Жесть

Марина перешла в холл, ступила на ковер, сбросив тапки, упала в низкое кресло и положила ноги на журнальный столик. Вся квартира была хороша, чего уж там. Сотня квадратных метров в сталинской высотке — с видом на Московский проспект. Высокие потолки, большие комнаты…

Завидный жених.

Марина звала его Александром. «Сашка» или «Шурик» не катили даже в мыслях. Не потому, что этот мужчина был ее начальником, и не потому, что при помощи его связей она сделала себе имя… «Саша» — это уже близость. Тогда как «Александр» — дистанция.

Плевать ей было на своего любовника, вот в чем главная проблема. А найти человека, на которого было бы не плевать, Марина не могла себе позволить. Не было у нее права на такой риск, как близость, — после смерти Вадика это стало окончательно ясно. Пропали оно все пропадом…

Вдруг аппетитно запахло: ага, хозяин начал обжаривать куски мяса, чтобы вскоре сложить их на стеклянный лоток, залить красным вином, добавить специи и поставить в духовку… Для кого старается? Хочет побаловать прекрасную даму — или красуется перед самим собой? Ответ был Марине безразличен… как и блюдо, которое для нее творили… как и сам повар…

Впрочем, приготовление мяса странным образом гармонировало с разговорами про учителя-маньяка. Была в этом внутренняя логика. Некий знак.

Она подцепила ногой свою сумочку, подтянула ее и нашарила упаковку «Ладиомила». Вытряхнула на ладонь одну драже, нетерпеливо закинула в рот. Проглотила без воды. За этим занятием ее и застал Александр.

— Все ширяешься? — скривился он.

— Это мои проблемы.

— Твои, твои… Только, по-моему, лучшее средство от хандры — не антидепрессанты, коими ты себя глушишь, а нормальный здоровый трах. Ты как… останешься?

— Только на ужин.

— А… потом?

— А потом — домой.

Александр прошелся по холлу, напевая: «Домо-ооой! Там так сладко бьется сердце северных гор… Домо-ооой! Снова остается бесконечный простор за спиной…[2]». Включил гигантский плоский телевизор, висящий на стене, смотрел несколько секунд, как «Спартак» забивает гол в ворота «Челси», и бодро спросил:

— Ну, что мы решаем?

— Насчет чего?

— Насчет интервью.

— Заманчиво, — соврала Марина. — Обожаю изобретать велосипед. Особенно с такими обставами и секретами.

— Я знал, что ты клюнешь, специально для тебя приберег тему… И нет тут никаких обстав, малыш. Важно, чтоб у тебя предубеждения не было.

— Обещаю, не будет.

— Ну, ладно, смотри… Изобретать ничего не надо, там леденящих душу деталей — выше крыши. Этот самый мужик работал в очень приличной гимназии и собрал из детей какую-то… как это… «Секцию духовного развития личности», примерно так. Дети его вроде бы слушали, коллегам нравилось… А потом глядят, чего он там наразвивал — мама не горюй! Бредили у него эти школьники — то ли Страшным Судом, то ли Вечным Возвращением, то ли «точкой сборки»… Всякие тантры-мантры… В итоге за два года — два суицида на непонятной почве, и тэ-дэ, и тэ-пэ.

— Что за гимназия?

— Вторая.

— Приличное заведение. Элита, блин.

— Подожди, это еще только начало… Оказалось, он еще параллельно женщинам головы отрезал… в свободное от педагогической работы время… И ученицу свою, красавицу, умницу — насмерть затрахал. Так менты утверждают… ну, сама разберешься, что и как на самом деле…

Блюдо поспело. Легкий салатик уже был на столе. Шампанское, сок, виноград. Александр принес лоток и снял крышку — роскошным жестом фокусника.

— Даме — лучшие куски.

— Что празднуем? — осведомилась она.

— Начало этой недели. Хочешь — начало осени.

— Ну, пусть. Праздник общей беды…

Выстрелило шампанское.

— Нет, пить мне нельзя, ты же знаешь. Я от своих «колес» и так через час поплыву.

— Сегодня точно не останешься?

— А смысл?

— Ох, Маруся… Когда ты наконец поймешь, что твой Вадим давно умер, а мы с тобой — живы? И нет твоей вины ни в первом, ни во втором.

— Что я в вас особенно ценю, босс, так это чуткость и такт.

— Нет, ты не уходи от ответа. Ты, вообще, видишь разницу между мертвым и живым?

— Боюсь, что нет, — сказала Марина. — А что, есть разница?

Она сказала это на полном серьезе.

ВНЕ ВРЕМЕНИ

…Вот и Сенная.

Площадь, на которой когда-то стоял умопомрачительной красоты храм, снесенный потом безбожниками. С тех пор здесь остались только торговцы. Ларьки, павильоны, закусочные и распивочные испокон веков оскверняли это святое место. И люди… люди ли? Стада и стаи двуногих существ, которых язык не повернется назвать людьми! Бездушные твари, пустые оболочки, не имеющие права жить!..