Жестяной бор

Раньше так не болело, еще два месяца назад можно было считать себя человеком — если не переходить определенных границ. Потом — вдруг — началось… Днями было еще терпимо: глотай стиндол и продолжай заниматься своими делами, — а по ночам к боли прибавлялась сосущая смертная тоска, всю ночь он как будто умирал и никак не мог умереть, снотворные не брали, он засыпал только под утро и просыпался через два часа, весь мокрый, с тяжелой похмельной головой, измученный, как грешник в круге девятом… болел не только сустав, боль уходила вверх до лопаток, вниз — до самых кончиков пальцев; и больнее всего было вставать, головка бедра превращалась в ржавого ежа с иглами длиною в метр… Сейчас он лежал и смотрел в потолок, и за белой завесой потолка проступали какие-то картины, а иногда просто возникал рисунок щелей и трещин в потолке его палаты в госпитале, когда он на время приходил в себя после перевязки и в оцепенении смотрел, как сплетаются и расходятся на потолке линии судеб разных людей, знакомых и незнакомых ему, и искал свою линию между ними, и не всегда находил… Хирург его, худой, с неподвижным лицом индейского вождя латиноамериканец, равнодушно и бережно копался каждый день в его внутренностях, мыл их, заливал какими-то жидкими мазями, растворами антибиотиков, чем-то еще; потом края разреза на животе сближали, Андриса обертывали простыней и простыню сшивали — до следующего дня; и так три месяца. Всего одна пуля… боже ты мой, сколько мучений… всего одна… От неподвижности немело тело, надо было бы повернуться — в бедре тут же начинало искрить. Наконец, час прошел, и можно, можно проглотить «осу» — полосатую черно-желтую капсулу стиндола. Еще десять минут ожидания — боль втянулась куда-то, спряталась, съежилась, притворилась, что ее нет и не было никогда…

Боль ушла, и вернулось чувство, что ошибка уже допущена, и осталось только понять, где же именно… или это просто дурное предчувствие? Впрочем, генерал и Присяжни как раз понимают толк в дурных предчувствиях. А что касается доктора — то доктор был в этой области гениален…

Однако занозу можно и поискать… Андрис сгреб со стола сплющенные жестянки из-под пива — Присяжни имел привычку, выпив пиво, превращать баночку в аккуратную круглую лепешку, причем это ведь вам не немецкие или там японские баночки из алюминиевой фольги, а наши отечественные, из хорошей белой жести — сплющивал их одним движением пальцев, только воздух пукал из-под ладони; вообще Присяжни, хоть и производил впечатление толстого увальня, был невероятно силен и быстр, и один раз Андрис сам видел, как он схватил за днище и перевернул «тойоту» — так взяли Рикса, а при нем — двести килограммов кокаина… Шел уже седьмой час, вот-вот должен был появиться напарник, проводник, часть легенды: «племянник-которому-грозит-исключение» — Тони Ольвик; интересно, это его настоящая фамилия? Ольвиков, конечно, много, особенно на севере, и интересоваться такими делами просто не положено, но все-таки: как подбирали — по фамилии или по деловым качествам? Ладно, проверим. В конце концов, все, что мне от него нужно, это чтобы он был, чтобы мое присутствие было оправдано… лечение, конечно, тоже хорошая крыша, но — отнюдь не повод совать нос в молодежные проблемы… да, кстати, о лечении — Андрис дотянулся до телефона и набрал номер.

— Алло? — женский голос.

— Добрый вечер. Пожалуйста, если можно, доктора Хаммунсена.

— Перезвоните через полчаса, пожалуйста, доктор сейчас занят. Если нужно что-нибудь передать…

— Доктор назначил мне прием на сегодня на восемь часов вечера, и я хотел узнать…

— Ваше имя, пожалуйста.

— Андрис Б.Ольвик.

— Да, на сегодня, на восемь вечера. Доктор ждет вас. Приезжайте.

— Спасибо.