Жестокие игры

— Зефирка, кажется, нам надо кое-что прояснить, — я дернул ее к себе в руки. Просто не мог не дышать ею, не чувствовать ее, не трогать губами, руками, сердцем… — Не буду скрывать — ты спутала все мои планы, вывернула наизнанку душу и захомутала тело, но для тебя лучше держаться от меня подальше… — Ее взгляд, едва потеплевший при первых аккордах моего… признания, как-то враз осел и потух. — Если хочешь меня казнить, каждый вечер буду приходить к тебе за новой порцией яда, пощечин и плевков в лицо, но я тебя умоляю… — рухнул перед ней на колени, совершенно не паясничая, с мольбой в глазах смотря снизу вверх в прекрасные заплаканные из-за меня глаза, — …ради всего святого, в универе держись от меня подальше… Мариш… это вообще не шутки… Пожалуйста… Я не хочу тебя потерять…

Почувствовал, что девчонка вся дрожит. Поднял голову — её пухлые губёшки тряслись, щеки налились пунцовым жаром, глаза залились какой-то просто беспросветной, словно накопленной обидой.

— Ты всю жизнь со мной как с маленькой! — выдернула ладошки из моих рук. — Первый раз «держись от меня подальше» ты сказал, когда мне было пять. Не помнишь, Гром? Я сделала из тебя кумира. А сейчас всё, хватит с меня твоих игр! Я не могу больше! Ты слишком жестоко со мной поступаешь! Я не понимаю, чего тебе от меня надо! Трахнуть? Так надо было вчера, я тоже хотела этого, ты же это видел! Но не сделал. Я ничего с тобой не понимаю! Ты говоришь, держаться от тебя подальше, но не даешь проходу! Ты как минное поле — вроде обошлось, но снова наступила! Я не кошка, Гром, у меня не девять жизней подрываться постоянно на твоих экспериментах над моей психикой! Пошел ты к чёрту!

Оттолкнула меня и вернулась в кабинет, тихо прикрыв за собой дверь и совершенно нормальным тоном попросив у препода прощения за то, что отвлекает. Я поднялся на шатающиеся ноги, как в дугу пьяный, вышел из универа и сел в машину. До дома ехал на автопилоте, мыслями утекая в другое временное измерение.

Этого. Просто. Не может. Быть.

Марина — та девочка из квартиры напротив?!

Это просто не укладывалось в голове. И все бы ничего, можно было бы просто посмеяться над тем, что не узнал ее, если бы не одно огромное но — я сам и именно от нее должен держаться подальше.

Она и есть мой триггер.

* * *

— Марина Хорошилова? — спросил незнакомый парень, когда спровадила Антона до вечера домой и открывала дверь в свой кабинетик.

Я видела этого приятного брюнета в серой клетчатой рубашке с Громом. Этот старшекурсник не из компании мажоров, и когда я еще была тенью Витали, частенько видела их вместе. С этим студентом мой бывший сосед становился другим — тем парнем с нашего двора, улыбчивым, спокойным, добродушным, с теплотой в глазах. Но менялся на каком-то глубинном уровне, когда оказывался в компании мажоров. Он вроде был с ними, разговаривал, смеялся, пожимал руки, шутил, но был не тем Виталей, каким я его знала. Словно очерчивал вокруг себя меловой круг, заступать за линию которого опасно для жизни — убьет высоким напряжением.

Я заступила, и меня убило.

— Да… — ответила и вошла в кабинет, оставив для неожиданного собеседника дверь открытой.

Он переступил порог за мной, отклонился назад, зачем-то выглянув в пустой коридор — уже давно закончились занятия, я даже успела подготовить комнату в общаге к ночевке — и закрыл за собой дверь.

— Я Павел, — прошёл к столу, опустил на дерматиновый облезлый, вытащенный из завала диван свою сумку, достал оттуда какую-то фотографию и положил на стол. — Это ведь ты?

Я взяла снимок, и по коже мурашки прошли: фотография сделана много лет назад. Виталя на ней играет на гитаре, сидя на спинке лавки, поставив ноги на сиденье, окруженный друзьями и их подружками. Ему тут шестнадцать, а мне — на дальнем плане, с нескольких метрах от веселой толпы подростков, сидящей на карусели — только исполнилось десять.

Странно, но почему-то я всегда считала, что Гром старше меня на пять лет, а выходит, почти на семь.

— Я… — озадаченно согласилась, не понимая, к чему вопрос и откуда обо мне знать этому парню.

— А я фотографировал. Родители подарили мне фотоаппарат, и я часто снимал нашу дворовую компанию. Смотри… — он что-то нажал в своем большом телефоне и положил на стол передо мной, — листай вправо.

Я взяла сотовый и уставилась на другой снимок тех же подростков. На заднем плане снова я. На велосипеде. На следующей фото снова. И на следующей. На всех.

К щекам хлынула кровь. Боже… как глупо это все выглядело… На каждой фотографии я смотрю только на соседа, кручусь рядом. И на тех снимках, где он уже старше, на мотоцикле, а мне тринадцать… четырнадцать — это платье мне крючком связала бабушка… Никто на малявку внимания не обращал, я помнила, что именно это и позволяло мне тогда быть ближе к соседу. Наивная и глупая детская влюбленность, переросшая в настоящие, теперь испепеленные чувства.

Я отложила телефон.

— А девочка рядом с Виталей — моя младшая сестра. Таня. Её убили…

— Мне очень жаль, — посмотрела в глаза парня. Его прямой бесхитростный взгляд изучал мое лицо. — Но зачем ты говоришь мне все это?