Жестокие игры II

А я все чувствовал. Ее нежную между ног кожу и шершавое прикосновение кружева трусиков, ее тепло, руль под другой ладонью, вкус дыма «Капитана Блэка» во рту… и возбуждение, распиравшее штаны от предвкушения – так чувствовал, будто сам трогал и курил. Но это делал не я. Я лишь чувствовал, но на тело не влиял.

Это страшное ощущение беспомощности сплелось с ошеломлением от того, насколько легко Егор сделал это. Но как?! Меня охватила паника – я терял себя.

Наблюдал, как проселочная дорога скатывается прямо к воде. Минута – и авто скрыто от посторонних глаз на диком пляже, руль заблокирован, сиденье отодвинуто назад. А мой рот произносит:

– Иди ко мне…

Маришка скинула туфли и забралась на колени, ее глазищи распахнулись, а зрачки расширились от возбуждения. Она чувствовала себя любимой и желанной, ее щеки пылали, а вот-вот запылает в этих – моих? – руках и она сама.

Я тоже пылал. Горел. А аду. В груди словно раскаленные угли – невыносимо больно от ревности… к самому себе? Ощущал, как расстегиваю пуговицы на ее рубашке, молнию на короткой джинсовой юбке, снимаю с нее эту бесполезную сейчас одежду. Маришка мне доверяла, а я…

…словно сам отдавал ее чудовищу, насильнику, раздевал и вручал ему ее обнаженное любимое тело.

– Не смей! Не трогай ее! – срывал голос беззвучно и…

…ласкал языком ее твердые соски и нежные, как пенка на молочном коктейле, ареолы. Как будто в первый раз пробовал ее, исследовал губами, будоражил кожу зубами до мурашек и любовался тем, какая она отзывчивая, пылкая, любимая… моя!

Марина стонала и прижимала к своей груди голову, в которой я бился к ней, но проигрывал битву. Я ненавидел себя и сходил с ума. Задирал ее стройные лодыжки на плечи и подхватывал под попку, чтобы впиться губами в мокрую плоть и лизать ее, лизать, наслаждаясь, кайфуя, дыша ее возбуждением и баюкая слух ее стонами… стремясь ее оттолкнуть, вышвырнуть из машины и самому себе врезать со всей своей яростью.

Марина содрогалась под моим немым языком, я пил ее, накрыв нежную плоть ртом и лаская языком пульсирующую, сочившуюся оргазмом дырочку… и освобождал стиснутый брюками член, чтоб опустить эту мокрую дырочку прямо на него… плотно, жадно, до рыка, порвавшего грудь изнутри.

Я вопил, чтобы он не смел! Я сдыхал от ужаса и ревности, крушил собственный разум, но пробиться к ней не мог. Мой член трахал мою невесту, мою девочку, мою

Маришку, мою любимую, и она отдавалась с готовностью, заводилась от губ на ее груди и шее, отвечала на поцелуй, целовала сама мои губы, не понимая, что я сейчас чувствую, что умираю от ее любви и от своей любви к ней… потому что сейчас она меня убивала…

Я безумно хотел и отторгал ее, ненавидел, ревновал. Я ею наслаждался, сходил с ума от ее тела и ощущений, подаренных им, и бесновался от насилия над ней и собой.

Наши тела сплелись, бились навстречу друг другу, а меня разламывало от противоречивых ощущений. Это был кошмар наяву.

– Прекрати! Ублюдок! Отпусти ее! – орал, вжимая ее бедра в себя и чувствуя, как прокатывается предвестие наслаждения по члену.

– А то что? – резанул внутренний слух собственный веселый голос…

…и я застонал, стискивая в руках Маришку, запрокинувшую голову, дрожавшую всем телом от нового оргазма, слившегося с моим.

Он был горьким и сладким, чужим и моим собственным…

– Я люблю тебя… – шептала моя невеста, обнимая мое лицо, целуя мои губы…

…и я вдруг понял, что… свободен.

Теперь я владел руками и голосом. Только сказать ничего не мог. Член еще пульсировал в ней, но ощущения его были словно чужими. Я был дезориентирован и растерян… напуган. Дышал с трудом, голова кружилась.

– Это было так круто, – шептала Маришка, – еще никогда мне так хорошо не было… – прозвучало восхищенно… добивая меня, размазывая, кроша выдержку и полосуя нервы.

Я зажмурился, меня колотило всего. Я безмерно любил ее, а сейчас еще и ненавидел… не мог простить измены… с самим с собой.

Ад не отпускал. Когда он исчез, стало только хуже. И я не знал, как справиться с собой. С тем, что чувствовал. Меня подломило. Я онемел и обессилел. Меня оглушило.

Как мне это пережить?..

Я не знал…

Она целовала меня, а я закрывал глаза, еле нашел сил, чтобы прохрипеть обожженными ее лаской губами:

– Пора ехать назад…

Она послушно, тяжело, как объевшаяся кошка, перебралась на свое сиденье и начала одеваться, а я смотрел на это и еле сдерживался, чтобы не взорваться, не схватить ее за шею и не спросить: «Разве ты не видела, что это был не я?! Как ты могла?!».

Выскочил из машины, задыхаясь в плену запаха чужой похоти и своих эмоций.

И будто что-то прожгли угли в груди, всхлипнуло, прокатилось тяжелым горьким комом, и… слезы брызнули из глаз – злые, тяжелые, обжигающие. Я утирал их, не понимая, как остановить, прикусил край ладони, чтобы не завыть, как дурная баба, только внутри все горело и бурлило адской лавой, взбивая и смешивая в кошмарный коктейль мои эмоции и ощущения, и лавину это было не удержать. Я заорал в голос: