Жестокие слова

— Мы не разговаривали об отце Оливье, — сказал Гамаш. Оливье глазами молил его об услуге, которую Гамаш не мог ему оказать. — Мы разговаривали об отношениях Оливье с убитым.

Габри перевел взгляд с Гамаша на Оливье, потом на Бовуара. Снова посмотрел на Оливье.

— Что?

Гамаш и Оливье посмотрели друг на друга, и наконец Оливье заговорил. Он рассказал Габри об Отшельнике, о том, как приходил к нему. О том, как нашел тело. Габри молча слушал. Бовуар впервые видел, чтобы Габри молчал в течение нескольких минут. И даже когда Оливье закончил, Габри заговорил не сразу. Он сидел с таким видом, будто вообще онемел.

Но потом он все же заговорил:

— Как ты мог быть таким идиотом?

— Я виноват. Я вел себя глупо.

— Это больше чем глупость. Не могу поверить, что ты ни слова не сказал мне об этой хижине.

— Я знаю — должен был сказать. Но он так всего боялся, требовал от меня молчания. Ты его не знаешь…

— Откуда же мне его знать.

— …а он если бы узнал, что я проговорился, то перестал бы со мной встречаться.

— А зачем тебе вообще нужно было с ним встречаться? Он был затворником, жил уединенно в хижине. Постой-ка… — На несколько секунд, пока Габри осмысливал все услышанное, воцарилось молчание. — Зачем ты вообще туда ходил?

Оливье посмотрел на Гамаша, и тот кивнул. Так или иначе, все это станет известно.

— Его хижина была полна сокровищ, Габри. В это трудно поверить. Он деньги засовывал между бревен для изоляции. Там были хрусталь и гобелены. Фантастика. Все, чем он владел, было бесценно.

— Ты это выдумываешь.

— Нет. Мы ели с фарфора, принадлежавшего Екатерине Великой. Вместо туалетной бумаги он пользовался долларами.

— Sacré.[73] Это твоя мальчишеская мечта. Теперь я знаю, что ты валяешь дурака.

— Нет-нет. Это было что-то невероятное. А случалось, я приходил к нему, и он дарил мне какую-нибудь мелочь.

— И ты брал? — возвысил голос Габри.

— Конечно брал, — отбрил его Оливье. — Я ведь не крал, а ему эти вещи были ни к чему.

— Но может быть, он спятил. И тогда это все равно что кража.

— Это ужас, что ты говоришь. Неужели ты думаешь, я стал бы красть у старика?

— А почему нет? Ты перетащил его тело к старому дому Хадли. Кто знает, на что еще ты способен.

— Вот как? А ты во всем этом невинная овечка? — В голосе Оливье зазвучали холодные, жестокие нотки. — На какие деньги, по-твоему, мы купили бистро? Или гостиницу? А? Ты никогда не спрашивал себя, как мы смогли, начав с той трущобной квартиры…

— Я ее отремонтировал. Она перестала быть трущобой.

— …стать владельцами бистро и гостиницы? С чего это мы вдруг разбогатели?

— Я считал, что торговля антикварными вещами идет неплохо. — Последовала пауза. — Ты должен был мне сказать, — проговорил наконец Габри и задумался, как задумались Гамаш и Бовуар, о чем еще умалчивает Оливье.

* * *

День уже клонился к вечеру, когда Арман Гамаш отправился в лес. Бовуар вызвался было его сопровождать, но Гамаш предпочел остаться наедине со своими мыслями.

После разговора с Оливье и Габри они вернулись в штаб, где их ждал агент Морен.

— Я знаю, кто такой БМ, — сказал он, следуя за ними по пятам, даже куртки не дал снять. — Смотрите.

Он подвел их к компьютеру. Гамаш сел, а Бовуар склонился над его плечом. На экране была черно-белая фотография человека с сигаретой во рту.

— Его зовут Богуслав Мартину, — сказал Морен. — Он описал скрипку, которую мы нашли. Родился он восьмого декабря, так что эта скрипка, вероятно, была ему подарком на день рождения от жены. Ее звали Шарлотта.

Гамаш слушал и одновременно смотрел на одну строку в информации, найденной его агентом. Мартину родился 8 декабря 1890 года. В Богемии. Которая теперь была частью Чешской Республики.

— Дети у них были? — спросил Бовуар, тоже заметивший эту ссылку.

— Не было.

— Ты уверен? — Гамаш повернулся на стуле и посмотрел на Морена, но агент отрицательно покачал головой:

— Я проверял два… три раза. Там сейчас почти полночь, но у меня будет разговор с Пражской консерваторией — я хочу получить от них больше информации, и я у них спрошу, но, похоже, детей у него все же не было.

— Спроси про скрипку, — сказал Гамаш.

Он поднялся и надел куртку. Назад в хижину через лес он шел медленно, размышляя.

Женщина-полицейский, охранявшая хижину, приветствовала его на крыльце.

— Пойдемте со мной, — велел ей Гамаш и пошел к тачке, стоящей у огорода.

Он сказал, что эту тачку использовали для перевозки тела, и попросил агента взять образцы на анализ. Пока она занималась этим, Гамаш зашел в хижину.

На следующее утро отсюда все вывезут, составят список и поместят на безопасное хранение. В темном сейфе. Вдали от человеческих глаз.

Но прежде чем это произойдет, Гамаш хотел осмотреть все еще раз.

Закрыв за собой дверь, он дождался, когда глаза приспособятся к сумеречному свету внутри. Как и во все прежние посещения хижины, его поразил запах. Дерева и древесного дыма. Потом терпкого запаха кофе и, наконец, сладковатого запаха кориандра и эстрагона от ящиков на окнах.