Жестокий путь

Эта революция стремилась создать общее, неразделимое никакими границами отечество, общую духовную родину для всех людей. Она призывала все народы к свободе, которую стремилась завоевать для Франции. Демократы принялись за проповедь и пропаганду с таким же пылом, как проповедники нового вероучения, которое стремится стать всемирной религией. Они не признавали ни богослужений, ни загробного существования и стремились к счастью для всех людей только здесь, на земле.

Глубокие порывы человеческого сердца столкнули эту новую веру в свободу и в равенство, веру, полную юношеских устремлений и пыла, с закоснелой и устаревшей христианской религией. Революция отвергла церковь, которая делит всех людей на достойных и недостойных, защищает сильных и преследует слабых. Революция обвинила церковь в несправедливости, требовала равноправия и полного равенства между всеми перед людьми, не только перед богом.

Эта революция должна была вспыхнуть Именно во Франции. Ни в каком другом европейском государстве монархия не потерпела такого полного крушения, как в этой стране. И нигде, как во Франции, не питали такой глубокой и горячей ненависти к абсолютной власти короля и к феодальным порядкам. В народе кипело негодование против королевского произвола и наглого своеволия высших сословий, которые не переставали глумиться над ним, несмотря на свое политическое бессилие. Одни ненавидели угнетателей, другие приходили в отчаянье, третьи впадали в полное равнодушие ко всему окружающему. Народ еще кое-как терпел, но Франция от бесчисленных ран уже истекала кровью.

Русский царь Петр I, посетивший Версаль в 1717 году, говорил, что безумная расточительность высших сословий приведет к гибели прекрасную Францию. Монтескье не стесняясь писал, что существующее положение невыносимо и что старый режим должен рухнуть. Жан Жак Руссо обращался с призывом: «Проснитесь! Ваша воля есть закон, будьте царями вместо рабов!» А король Людовик XV отделывался остротой: «На мой век хватит, я старик, а мой внук пусть побережется!» К несчастью для Франции, этим внуком был Людовик XVI, который умел любить, прощать, страдать, умирать, но не управлять.

В 1789 году, в первый год революции, был утвержден законопроект, признающий «право нации распоряжаться имуществом церкви». Духовенство оказало сопротивление. В одних местах священники отказывались освящать трехцветные знамена революции, называя их флагами мятежа, в других — не зачитывали с амвона декреты Учредительного собрания, в третьих — припрятывали зерно, чтобы вызвать искусственный голод в стране.

В Учредительном собрании «отцы церкви» заодно с аристократами сопротивлялись принятию «Декларации прав человека и гражданина», потому что она провозглашала равенство и свободу личности. А лозунг революции «свобода, равенство и братство», как несовместимый с духом религии, предавался анафеме. Многие епископы призывали верующих к неповиновению властям, революцию объявляли ниспровержением порядка, конституцию — посягательством на веру и порядок, религиозную терпимость — безбожием, свободу — мятежом.

Чтобы сорвать декрет о национализации церковного имущества, духовенство стало присваивать ценные бумаги, серебро и золото, продавать мебель, вырубать леса. После закрытия монастырей расхищение достигло таких размеров, что над Фландрией, например, нависла угроза остаться совсем без леса.

Церковники стали запугивать народ «божьей карой», а в августе 1789 года сфабриковали письмо Иисуса Христа, в котором было сказано: бог поразит бесплодием поля тех, кто откажется по-прежнему платить церковную десятину. Страна была наводнена разными посланиями с уговорами и угрозами, чтобы никто не смел приобретать церковного имущества. Верующих предупреждали о нищете, несчастьях и бедствиях, грозящих каждому, кто ослушается и завладеет имуществом церкви. В некоторых провинциях «духовные отцы» за это угрожали не чем иным, как скорым «светопреставлением», то есть концом мира. Печатно и устно священнослужители доказывали, что такое ограбление духовенства является «кражей у нищих».

Затем Учредительное собрание издало декрет о гражданском устройстве духовенства и о том, что «святые отцы» должны присягнуть конституции. Тогда высшее духовенство, опасаясь, что часть священников присягнет, стало пугать сельских кюре нашествием миллионов дьяволов, будто бы вырывающих христианские души и сердца из тел отступников.

Печатались отрывки из подложной присяги, составленной «отцами церкви», в которой полностью отрицалась законность реформ. Священников призывали лучше умереть от голода, от нужды и нищеты, чем подчиняться революционной власти и присягать. В случае смещенья с должности рекомендовалось уходить в подполье.