Жестокий век

…От яркого огня исходило тепло. Голова Дайдухул-Сохора лежала на мягких коленях жены. Он смотрел на летящие в черное небо искры, на ветку сосны, покачиваемую жаром огня.

– Разве у нас плохо, Чиледу?

– У вас хорошо.

– Оставайся.

– Я бы и остался… Но…

– А-а, ты служишь Тэмуджину, и у тебя дела! – В голосе Дайдухул-Сохора прозвучала насмешка.

– Не только дела. Ну, и дела тоже… Знаешь, зачем я приехал?

– Наверное, что-нибудь просить. Нас, лесные племена, считают бедными. Но мы ни у кого ничего не просим. Чаще просят у нас.

– Ты не угадал, Дайдухул-Сохор. Я должен поссорить тебя с тайчиутами и меркитами.

– Вон что! И как ты это сделаешь?

– Не знаю.

– Не ломай себе голову. Не получится. Мой отец завещал мне лучше, чем стада, оберегать мир. Это я и делаю. Тайр-Усун и Тохто-беки, которых ты так ненавидишь, много раз пытались втянуть меня в драку. Не получилось. – Он сел, кривым сучком поправил головни. – У нас есть леса, полные дичи, долины для выпаса скота. Нам нечего искать в чужих нутугах. И мне непонятно, чего ищут степные народы?

– Они тоже хотят мира и покоя.

– И твой хан Тэмуджин?

– И он… – неуверенно подтвердил Чиледу.

– Он хочет сидеть в лесочке, как мы сейчас сидим, и выжидать, когда враги сплетутся рогами. Я тебе уже говорил: не люблю, когда так получается. Но еще меньше мне хочется быть одним из этих изюбров. Понимаешь?

– Чего тут не понять!

Над огнем взлетели искры и исчезли в черном небе без следа.

Глава 4

Тянулись тревожные дни и ночи. Тэмуджин ждал найманов, ждал удара со стороны меркитов, тайчиутов, татар. Временами сам себе казался заоблавленным зверем. Угроза спереди и сзади, слева и справа. Уйти некуда. Остается сидеть и, натопырив уши, вертеть во все стороны головой, чтобы вовремя увернуться от смертоносной стрелы. Под видом шаманов, слабоумных бродяг разослал во все кочевья ловких людей – его глаза и уши.

Вооружал, обучал, снаряжал воинов.

А тут еще люди Алтан-хана китайского. Он-то думал, что о нем давно забыли. Но его помнили. Привезли жалованье джаутхури – расшитые халаты, шелковые ткани, чашу из серебра. Обрадовался было: невелика прибыль, а все же прибыль. Но взамен люди Алтан-хана потребовали коней. Не попросили, а нагло потребовали. Как же, джаутхури – слуга сына неба! Но что было делать? Дал коней, во весь рот улыбался посланцам, заверял их, что счастлив отдать великому хуанди не только несколько сотен коней, но и все, что у него есть. Посланцы тоже улыбались и жмурили глаза – своими руками выдавил бы эти глаза!

Больше всего он боялся нападения найманов и властолюбивого брата Ван-хана – Эрхэ-Хара. Но время шло, и найманы не поворачивали коней к его кочевьям. А вскоре и вовсе ушли из кэрэитских владений.

«Глаза и уши» донесли: старый Инанча-хан на охоте упал с лошади, сильно расшибся. Лежит чуть ли не при смерти. А два его сына, Буюрук и Таян, сидят у постели и ждут, кому хан вручит власть над улусом.

Эрхэ-Хара без поддержки найманов притих – не тронь меня, и я тебя не трону. Неповоротливый Таргутай-Кирилтух почесывал бабью грудь, медлил, опасаясь, что в случае неудачи опять побегут его нукеры и нойоны. Татары, те дерзки и отважны, уж они бы не упустили случая, но побаивались повернуться спиной к Алтан-хану – охоч до ударов в затылок великий хуанди.

Оставались задиристые меркиты. Они было выступили, но, узнав, что найманы возвратились, отложили поход, решили, видимо, лучше подготовиться.

Самое бы время хори-туматам пошевелить Тохто-беки. Но Чиледу не оправдал надежд Тэмуджина. Прожил у своих соплеменников осень и зиму, возвратился по весеннему теплу ни с чем. Мало того, что не исполнил его повеления, он еще начал рассуждать о том, как нехорошо и недостойно натравливать людей друг на друга.

Услышав это, Тэмуджин даже на месте не усидел.

– Учить меня вздумал?!

– Не учить… Но я много старше тебя, хан Тэмуджин, мои глаза видели больше. Не становись таким, как все другие нойоны.

– Так, так… Я было подумал, ты не смог выполнить мое повеление, а ты, смотрю, не захотел. В первом случае ты мог надеяться на снисхождение, но сейчас… Я извлек тебя из ямы, в яме же издохнешь. Доберусь и до твоих хори-туматов!..

Очень удивился этому решению сотник Чиледу. Судорога пробежала по худому лицу, мукой налились глаза. Думал: упадет на колени, запросит пощады, – но он пробормотал невнятное и непонятное:

– Ты сын Есугея… Я ошибался… – Сгорбился и, подталкиваемый нукерами, вышел из юрты.

А потом случилось непостижимое. Чиледу бежал из ямы, прихватив своего подростка-сына, и скрылся неизвестно куда. Для них кто-то приготовил коней, оружие, кто-то связал караульного. Тэмуджина разгневал не столько побег, сколько этот неизвестный помощник.

В юрту приволокли караульного. Он трясся от страха и твердил одно:

«Не видел. Не знаю». Вне себя от злости, приказал отрубить ему голову. Но неожиданно вмешалась мать. Она подошла к нему, строго сказала:

– Не казни парня. Он не виноват. Я знаю настоящего виновника.

– Кто он?

– Это я скажу тебе одному.

Он велел всем выйти из юрты.

– Из ямы Чиледу освободила я.

Не поверил. Усмехнулся, не разжимая губ.