Жгучая тайная страсть. Личный театр Эдуарда Тополя

(«Могучий, здоровый, с зорким, хищным взглядом шагает Бисмарк… Луи Наполеон – желтый, сутулый и рано состарившийся, хотя он всего на несколько лет старше Бисмарка. Ступает мелкими шажками, взгляд у него беспокойный…» Эмиль Людвиг, «БИСМАРК»)

НАПОЛЕОН III. В такую ветреную погоду мне, как императору Франции, было бы ветрено говорить о серьезной политике. А что касается расширения французских границ, о которых пишет пресса, то никаких планов на этот счет я не вынашиваю, а всецело полагаюсь на волю Господа. Как Господь управит…

БИСМАРК. Ваше величество, у меня часто возникает ощущение, что наш Господь не всегда управляет Сам. В некоторых областях Он доверяет министрам и чиновникам, которые порой совершают глупости. И что же, Бог сразу вмешивается? Я в этом сомневаюсь…

НАПОЛЕОН III. Знаете, мой друг, когда я был молод, мне хотелось каждые несколько лет затевать большую военную кампанию. Но теперь мой больной мочевой пузырь ищет только те вражеские территории, где не опасно обмочиться.

БИСМАРК. Например?

НАПОЛЕОН III. Ну, мало ли! Врачи рекомендуют Венецию, Бельгию…

БИСМАРК. Ваше величество, я тоже полагаю, что бельгийский шоколад вам будет на пользу.

НАПОЛЕОН III. Не торопите события. Как только обстоятельства сложатся желательным образом, пусть ваш король мне напишет. (Уходит)

Входит ИОГАННА.

ГАРДЕР и официанты вкатывают стол с обедом и стулья.

(«Обед непременно из четырех блюд, с шампанским, столовым вином и портвейном», Э.Людвиг, «БИСМАРК»)

БИСМАРК и ИОГАННА садятся обедать.

ИОГАННА. Что было у Наполеона?

Бисмарк молчит, ест. Издали доносятся раскаты грома.

Ну, если это тайна, можешь не рассказывать.

БИСМАРК. А нечего рассказывать… (Принужденно) Старик пытался выяснить, не буду ли я мешать ему захапать Бельгию или Венецию.

ИОГАННА. И?..

БИСМАРК (внезапно с бешенством). Damn! Отвратительная еда! (Швыряет тарелки, Гардеру) Убери эту дрянь!

ГАРДЕР испуганно подбирает разбитую посуду и убегает.

ИОГАННА возмущенно уходит.

БИСМАРК сдвигает на столе посуду, пьет вино и пишет письмо.

Племянница! Хоть я и вправе сердиться на вас, но мне недостает для этого мужества, несмотря на ужасные, тоскливые недели, на которые вы обрекли меня здесь. За все это время у нас было едва ли четыре дня без дождя, шторма или урагана. Нельзя и носа высунуть за дверь, чтобы не промокнуть до костей. Море врывается повсюду, швыряет в окна молевой лес и не позволяет нам плавать…

В кулисе возникает КЭТТИ в простой ночной сорочке, с подаренной иконой, подсвечником и горящей свечой.

КЭТТИ. Английская Ривьера. Дорогой дядюшка, ваше письмо причинило мне боль. Я безутешна от того, что по своей безрассудности доставила вам неприятности. Пожалуйста, простите меня! Если я не рассказала вам о том, что наши планы изменились, то лишь потому, что знала – в этот раз вы едете в Биарриц по причине нездоровья вашей ненаглядной супруги…

КЭТТИ ставит на пол подсвечник со свечой, опускается на колени и, прислонив икону к подсвечнику, беззвучно молится.

Сидя за столом, БИСМАРК зажигает свечу и пишет.

Свет двух свечей объединяет БИСМАРКА и КЭТТИ.

БИСМАРК. Знаете, Биарриц, в сущности, довольно унылое место. Рядом с вами я вовсе не замечал здешних неудобств, теперь же я заметил, что у господина Gardere дурные вина, питьевая вода несвежая, а льда нет вовсе; все кровати слишком короткие, а постель затхлая. В нашем гроте полно ила, “Утес Чаек” изуродовали каменоломней; тамаринды вырубили, и на лугу осталась только колючая трава…

КЭТТИ (молится все громче). Укрепи в вере и богобоязненности… Прости мя, многогрешную…

БИСМАРК. Вы же все это время живете на райской Английской Ривьере…

КЭТТИ. Очисти от обуревания страстей и грехопадений… Дай любви к мужу и детей от него… (Крестится и кладет поклоны иконе)

БИСМАРК. И это после того, как отправили меня сюда, за 600 миль от дома, гулять по этому дурацкому побережью, чтобы под шквалистым ветром я потерял последние иллюзии, что в Биаррице человек может быть счастлив. Я искал источник молодости, а вместо этого постарел на десять лет… (Уходит)

КЭТТИ продолжает молиться и класть поклоны иконе.

Гремит гром, переходящий в грохот пушек и оружейных выстрелов.

Светлеет.