Жгучая тайная страсть. Личный театр Эдуарда Тополя

БИСМАРК. Пусть Бог нам поможет быть всегда творцами величия Германии не благодаря военным завоеваниям, но благодаря мирным делам, национальному процветанию, свободе и цивилизации!

Пушечные залпы, фейерверк, аплодисменты, крики участников спектакля «Да здравствует император!». Все уходят, кроме БИСМАРКА, который гордо стоит в белом генеральском мундире, как памятник самому себе.

Затемнение.

Слышна испано-кастильская музыка. В правой стороне авансцены КЭТТИ в шезлонге. Кутаясь в шерстяной плед, пишет письмо.

КЭТТИ. Биарриц, октябрь 1871 года. Дорогой дядюшка, только представьте – вот мы и снова в Биаррице, и в той самой комнате, где познакомились с вами девять лет назад! Я вам пишу и слышу, как бьется прибой…

Входит МАТЬ КЭТТИ.

Мама, а где дети?

МАТЬ КЭТТИ. Там, на берегу. Строят песчаные замки. А ты снова пишешь Бисмарку? Потому ты и чахнешь. Рожаешь от мужа, а любишь этого… (Показывает на Бисмарка)

КЭТТИ. Maman, per favore, оставьте меня…

МАТЬ КЭТТИ. Он таки создал свой рейх…

КЭТТИ (Пишет). Дорогой дядюшка, сколько же всего случилось здесь за это время, как изменилось! Представьте себе, что балкона Кэтти больше не существует…

МАТЬ КЭТТИ (насмешливо). Это ужасно!

КЭТТИ. Что?

МАТЬ КЭТТИ. Единственное, о чем, не боясь мужа и почтовых перлюстраций, ты можешь писать ему, это Биарриц.

КЭТТИ. Маман, прошу вас…

МАТЬ КЭТТИ. А кто ты для него? Кто?

КЭТТИ. Подарок Бога. Он сам говорил.

МАТЬ КЭТТИ. Они все так говорят. Толку от этого… Между прочим, за время войны немцы потеряли двести тысяч солдат, Франция – больше четырехсот тысяч, и были убиты еще триста тысяч мирных жителей. Вот цена его рейха. И то ли еще будет! (Уходит)

Затемнение. Умиротворяющая музыка – Шопен или Мендельсон.

В левую сторону авансцены входят БИСМАРК и ИОГАННА. Оба в рабочих передниках, с садовыми инструментами в руках. БИСМАРК располнел и отяжелел, сосет длинный пустой чубук. Оба садятся на лежак.

ИОГАННА. О чем ты думаешь?

БИСМАРК. Да так… Ни о чем…

ИОГАННА. Неправда. Я же вижу. На тебе лица нет.

БИСМАРК (С глубоким вздохом). Я виноват… Я виноват во всем…

ИОГАННА. В чем?

БИСМАРК. Из-за меня погибли тысячи немцев, сотни тысяч французов. А что, если они ждут меня Там, на небе? И скажут: мы могли бы родить детей. А те дети – других детей… Понимаешь? Я вырубил лес поколений…

ИОГАННА. Ты становишься мизантропом. Но я тебя обрадую. (Достает из кармана передника красивый плотный конверт) Письмо от твоей Кэтти. Открыть?

БИСМАРК. Читай…

ИОГАННА (Садовым ножом вскрыв конверт и развернув бумагу с вензелями). Читать самой?

БИСМАРК. Да. Вслух.

ИОГАННА. Ладно. (Читает) «Дорогой дядюшка, только представьте – вот мы и снова в Биаррице, и в той самой комнате, где познакомились с Вами девять лет назад! Я вам пишу и слышу, как бьется прибой. Но сколько же всего случилось за это время, как изменилось все!..»

У БИСМАРКА по щекам текут слезы.

Что с тобой?

БИСМАРК. Ничего…

ИОГАННА. Но ты плачешь…

БИСМАРК. Да… Знаешь, к старости становишься нечувствителен к ненависти и к оскорблениям, но зато все больше ценишь любовь…

ИОГАННА (Утирая ему слезы, после паузы). Знаешь что, дорогой? Раз так, поезжай к ней опять. Я тебя отпускаю.

БИСМАРК. Не могу. При заключении мира с Францией я получил Эльзас, Лотарингию и контрибуцию в пять миллиардов франков, но забыл выговорить главное условие.

ИОГАННА. Какое?

БИСМАРК. Гарантию, что, если приеду в Биарриц, французы меня там не утопят.

ИОГАННА. Бедная Франция! Только потому, что Кэтти не приехала в тот раз в Биарриц, ты устроил бомбардировку Парижа!

БИСМАРК. Не говори ерунды…

ИОГАННА. Выбирая между мной и ней, ты выбрал Германию.

БИСМАРК. (После паузы, повернувшись к Кэтти, сидящей в шезлонге). Берлин, 10 ноября. Моя дорогая племянница! Ваше письмо разбудило во мне тоску по Биаррицу, по свободе, по былым временам…

ИОГАННА, обижено пожав плечами, уходит.

Каждый раз, направляясь в Рейхстаг или обсуждая вопросы, которые интересны мне лишь постольку-поскольку, с людьми, которые мне неинтересны вовсе, я думаю о жизни, которая была у нас на том побережье. Вы же знаете, что политика совершенно вылетала у меня из головы на “Утесе Чаек” или в гроте у маяка…