Жил-был Генка

Ревёт боль, рвётся наружу, да никак не вырвется, лишь подневольным сомнением изламывает сознание… Накрылся одеялом. В окно влетает не бодрящий ветерок. Теперь он уже не в силах смыть рутину безобразия, хотя и старается потопить подневольное мычание злого рока.

Генка, грустишь?

– Ой, ли, ветер?! Ты ли это?

Я… И я стираю пыль с твоего чела…

Кажется ему, что сегодня все и всё как-то по-особенному обращаются к нему, вроде даже с сожалением, заботою и любовью. Или они тоже, тоже предчувствуют его смертишку? Да! Да! и они тоже, тоже предчувствуют! Д'yши сопричастны любому слову, коими ликует, торжествует сотворённое благо!

Благо во всём себя разливает – и в жизни, и в смерти! А истоки познавательных форм сходят на двух началах – на тлении и бессмертии! Сейчас трудно определить факт такого блага, но трудно человеку бездуховному и маловерующему.

– Чё не спишь-то?! – Ворчит мать.

Генка не отвечает, не отзывается никак. У него душа не на месте, мается, болезнует. Ему нет покоя, тошно. Не знает, как себя вывести за рамки добра. Поискал добро, не нашёл. Молчит и думает. Думает и молчит. Прикинулся спящим.

– Поздно уже… – Мать не проведёшь.

– Сколько?

– Двенадцать…

– Давай спи. Завтра надо докопать картошку…

– Угу…

Глаза закрыты, но даже и на таком положении он излишне взволнован и обеспокоен. Ни о чём не может думать, кроме одного… И это одно так скверно истязает… Мысли вертятся, не остановить. Приходит человек в мир, приходит зачем-то и строит своё маленькое счастье, которое и счастьем-то назвать трудно.