Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Особенностью гаданий при выборе места является их необычная временная протяженность. Начинается оно обычно вечером, а результат становится известным только на следующее утро, а иногда и через несколько дней (как правило, через три дня). Увеличение срока уменьшает вероятность положительного исхода, но увеличивает ценность гадания. С последним соотносится стремление придать гаданию эзотерический характер — оно производится тайно и ограниченным числом участников (обычно хозяином, но никогда — женщинами)[121].

С определением результата гаданий связаны их типологические характеристики. Исход всех приведенных выше гаданий определялся по тому, тронуты (сдвинуты, разбросаны, уничтожены и т. д.) орудия гадания или нет, т. е. сохранился установленный символический порядок или подвергся разрушению. Следовательно, в основе механизма данного типа гаданий лежит временное противопоставление начального состояния (пространственной упорядоченности) конечному («сохранение упорядоченности» — «деструкция»). Но это противопоставление все же не является универсальным.

Рассмотрим некоторые специфические гадания при выборе места для жилища (зарегистрированные на территории восточных славян), которые в определенном смысле можно понимать как преобразования основного типа гаданий.

Вечером кладут «сухое руно овечье» под горшок на предполагаемом для дома месте. Если к утру шерсть под горшком отсыреет — место считается подходящим (дом будет богатым)[122].

С горшком

(как и с посудой вообще) связано большое количество мифологических представлений. К ним относятся и устойчивые аналогии между формой посуды и формой человеческого тела (особенно ярко проявившиеся в соответствующих терминах), и многочисленные поверья, связанные с приготовлением и хранением пищи (особенно обрядовой еды), и т. п. Но в данном случае, как нам кажется, горшок выступает в роли культурного символа, непосредственно связанного с самой сущностью дома — печью, с идеей превращения первичных продуктов во вторичные[123]. Тем самым как бы редуплицируется общий смысл обрядов при постройке (превращение «природы» в «культуру»). Необходимо заметить, что принцип дублирования вообще очень характерен для моделирующих семиотических систем. Одно и то же «сообщение», как правило, кодируется в ритуале несколько раз и разными способами. Это обстоятельство особенно существенно для внутренней реконструкции ритуала, как в плане выражения, так и в плане содержания[124].

Овечья шерсть — один из постоянных ритуальных символов. С ней связаны, например, узловые моменты обрядов жизненного цикла и особенно свадебных (благословение на шубе из овечьей шерсти, сидение на ней молодых, встреча свадебного поезда родителями жениха, одетыми в вывернутую шубу, и т. п.). Общая семантика этого символа достаточно известна (богатство, плодородие и т. п.), но в некоторых специфических контекстах она может существенно изменяться[125]. Так, например, встреча молодых родителями в вывернутых шубах может интерпретироваться в связи с моделированием основной для свадебного ритуала антитезы свой — чужой, и в этом случае шуба определяет второй член этой оппозиции, становясь признаком чужой, «звериной» (не человеческой) природы. Для нашего случая (шерсть помещается в горшок) уместно вспомнить о связи шерсти с мотивом вкладывания одного предмета в другой (мотив Кащеевой смерти), представленным в сказках и заговорах. Ср.: «На море, на океане, на острове Буяне, лежит бел-горюч камень. На бел-горюч камне лежит с черну бороду руно, у руна борзый волк, у борза волка серый заяц, у сера зайца сера утка, у серой утки чемерины яйца, в чемерином яйце — чемерина смерть»[126]

. «На море, на Окиане, на острове на Буяне, стоит дуб, под тем дубом ракитовый куст, под тем кустом лежит бел камень, на том камне лежит рунцо, под тем рунцом лежит змея скорпея»[127]. Сам принцип вкладывания очень распространен в славянской ритуально-мифологической традиции. Он отражен в многочисленных словесных текстах (заговоры, загадки, колядки). Его можно обнаружить и при анализе ритуального пространства[128]. Такое пространство может быть описано как ряд вложенных друг в друга изоморфных и изофункциональных локусов, моделирующих в конечном счете центральный для всех этих локусов объект, выполняющий в ритуально-мифологической традиции роль мирового центра (мировое дерево, мировая гора, храм, город и т. п.)[129]. Собственно говоря, этот принцип лежит в основе организации любого освоенного и, следовательно, упорядоченного пространства. Ср. цепочку: печь — центр дома, дом — центр двора, двор — центр селения и т. д. Поэтому вкладывание в горшок шерсти может быть истолковано как (скорее всего неосознанное) отражение указанной универсальной идеи.