Жираф – гроза пингвинов

– Не особенно хорошо, если учесть, что произошло с Моисеем Абрамовичем, – вздохнула я. – Знакомься, Константин Львович Энтин, наш психолог.

– Рад встрече, – кивнул друг Макса. – Энтин? Лев Константинович, случайно, не ваш отец?

Мой спутник улыбнулся.

– Именно так.

Вадик расплылся в улыбке.

– Могучий человек был!

– Почему «был»? – удивился Константин. – Таким и остался. Недавно новую книгу выпустил.

Филиппов изумился:

– Он жив?

Я незаметно толкнула полковника в бок. Отличный вопрос! Не каждый такой задаст. Константин Львович сохранил невозмутимый вид.

– Отец в рабочем состоянии, читает лекции, пишет учебники, ведет семинары, берет аспирантов. Я с трудом упросил его нанять шофера.

– Офигеть! – по-детски отреагировал Вадик. – Когда я у него учился, он был уже немолодой.

Энтин сделал шаг в сторону.

– Для студентов профессор всегда старик. К тому же у Льва Константиновича густая борода, она визуально его старит. Отцу недавно исполнилось сто четыре года.

– Офигеть! – повторил Вадик. – Передайте ему от меня привет. Очень хочется его увидеть.

– В чем проблема? – удивился Энтин. – Он по-прежнему любит читать лекции с утра пораньше. Приезжайте в любой день к полудню в институт, зайдите на кафедру и увидите там моего отца. Он с понедельника по четверг в вузе, уезжает домой в четырнадцать часов.

– Офигеть, – словно заезженная пластинка, твердил Филиппов.

– Вадим Николаевич, – закричал мужской голос, – можно вас на минутку?

– Простите, – сказал Филиппов и отошел.

– Сто четыре года не так уж и много, – хмыкнул Энтин, – дедушка мой до ста двенадцати дожил.

Я молча вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж и увидела открытую дверь квартиры.

В проеме стоял Макс.

– Все в порядке, – сказал он, – заходите, Моисея увезли, я один тут остался. Видела Вадика?

Последний вопрос определенно относился ко мне.

Я кивнула.

– Оказывается, он учился у отца Константина Львовича.

– Лев легенда, – улыбнулся Вульф, – замечательный педагог. Значит, так! Это точно суицид. У эксперта сомнений нет. Отравление. Никаких следов насилия. Зильберкранц сделал все возможное, чтобы не стали искать его убийцу. Оставил записку, написал ее сам. Положил на тумбочку у кровати пустую коробку от лекарства, под ней находился листок бумаги, на котором он, опять же собственноручно, написал: «Для ухода из жизни я использовал этот препарат. Прошу не ловить ведьм там, где их нет». Подписался, поставил число. Перед тем как уйти, он побрился, принял душ, надел чистую рубашку. Похоже, не нервничал.

– Решение принято, – подал голос Энтин. – Те, кто давно подумывает о самоубийстве, в последний день ведут себя спокойно. Он сообщил, по какой причине решился на этот шаг?

Макс отошел к окну.

– Оставил короткую записку: «Больше не могу. Устал. Болен». Без каких-либо объяснений. Мы с ним общались часто, но исключительно по работе. О личной жизни Моисея я почти ничего не знаю.

Вульфа прервал телефонный звонок. Муж вынул трубку.

– Слушаю. Ты уверен? Понял.

Макс положил мобильный в карман.

– Это Костин.

По его тону стало понятно: новость, которую сообщил Володя, не очень-то радостная.

– Что? – спросила я.

– Михаил получил список создателей нового лекарства, в составе которого есть яд зубоскала. Они сейчас тестируют препарат уже на больных, – мрачно произнес Макс, – перечень не очень длинный. Надо, конечно, проверить всех, я никого из упомянутых там не знаю. Никого, кроме…

Вульф замолчал.

– Ну, говори, – попросила я.

– Кроме Моисея Абрамовича Зильберкранца, – закончил муж.

Я прислонилась к стене. В голове заметались разные мысли. Моисей гениальный специалист. Вполне логично, что его пригласили участвовать в проекте, который связан с ядом. Моня был членом коллектива, который осуществляет экспериментальное лечение. Значит, он владел информацией про ящерицу, но уверял нас, что Аня получила дозу яда улитки. А Деревянкин, изучив анализы Славиной, сразу сообщил, что к чему. Возникает вопрос: почему Моисей Абрамович ошибся?