Жить для возвращения

Ровно сутки, без сна и даже, по-моему, без особых застолий, длилось это хейсовское счастье, а впереди я предвкушал другие радости, связанные с посещением других островов и, если особенно повезет, — самого труднодоступного и легендарного из них, острова кронпринца Рудольфа. На протяжении двух или даже трех предыдущих навигаций льды не пропустили туда ни одного судна, зимовщиков меняли самолетами с Диксона, на самолетах же доставляли необходимые продукты, в крайне скудном, естественно, ассортименте. А вот угля по воздуху не навозишься, его запасы подошли к концу, надежда была на «Сеньку», иначе пришлось бы консервировать полярную станцию и вывозить людей опять же авиацией.

С первой попытки попасть на Рудольф не удалось, и мы пошли к Земле Александры, самому западному острову архипелага, где находилась одна из точек нашего маршрута, станция Нагурская. Ее открыли и назвали так уже после войны. Назвали в честь российского летчика Яна Нагурского (он живет сейчас на родине, в Варшаве, ему уже под девяносто), первого пилота, летавшего в Арктике, — он искал в районе Новой Земли пропавшую экспедицию Георгия Седова.

Успешно разгрузившись возле аэропорта «Нагурская», «Дежнев» выбрался из узких ледяных проливов и посетил остров Виктории, крайнюю западную точку советского сектора Арктики. Там нас встретила крутая баренцевоморская волна, я слег и выбраться на берег даже не мечтал: в отличие от Хейса, где меня бережно спустили в шлюпку, спокойно прильнувшую к борту судна, здесь, на Виктории, люди опускались в лодочку по штормтрапу, веревочной лестнице, свешивающейся вертикально вдоль борта. Было очевидно, что если мы и доберемся до Рудольфа, то вполне может статься, берега мне и там не видать.

Миновала первая неделя блужданий по ледяному лабиринту проливов, миновала вторая, за нею — третья и четвертая, пробиться к самому северному острову ЗФИ не удавалось. Мы мучились во льдах, дробили ледяные перемычки, с трудом выбирались на чистую воду, но лишь затем, чтобы снова застрять во льду. И все-таки капитан Потеряйло изловчился, проделал обходной зигзагообразный путь и вплотную приблизился к западному берегу самого северного, самого страшного и самого легендарного острова Земли Франца-Иосифа — острова кронпринца Рудольфа.

Впервые этот остров увидели в 1874 году первооткрыватели архипелага, участники австро-венгерской экспедиции на судне «Тегеттгоф». Позже здесь зимовали экспедиции, стремившиеся отсюда достичь полюса, но потерпевшие фиаско: итальянская герцога Абруццкого в 1900 году и американская — под началом Фиала в 1903-ем. Сюда направился 15 февраля 1914 года в свой последний путь лейтенант Георгий Седов.

Вот тут-то, когда я глазел в иллюминатор на черные базальтовые утесы Рудольфа, и пришло это, мучительное…

Трудно передать те чувства, которые мною овладели: в них была и горечь, и печаль, и громадное сострадание к смелому и сильному человеку, погубившему себя и поставившему под удар других во имя славной, но обреченной на неудачу идеи. Уже тогда я думал о том, что когда-нибудь постараюсь написать об этих чувствах [4].

К тому времени, после изучения всей литературы об экспедиции Седова, у меня уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что не был он «великим арктическим путешественником», что его главный план — достижение Северного полюса — никак не мог завершиться успехом, что его имя было незаслуженно высоко поднято.

Георгий Яковлевич Седов несомненно был яркой личностью. Мужественный, волевой, целеустремленный морской офицер, умелый и самоотверженный полярный гидрограф. Но одновременно — чересчур эмоциональный, легко возбудимый, трудно управляемый человек. Его нервозность и непоследовательность неоднократно проявлялись и при подготовке экспедиции, и в ходе плавания, и на зимовках. Отсутствие организаторского таланта и полярного опыта, самоуверенность, приправленная ура-патриотическими лозунгами, просто-таки удручающая некомпетентность начальника, не потрудившегося даже ознакомиться с картой архипелага Земли Франца-Иосифа, будущего места своего старта к полюсу, — все это привело к тому, что экспедиция оказалась проваленной и гибельной для самого Георгия Яковлевича.

Вместе с тем научные достижения экспедиции бесспорны, как бесспорны и заслуги Седова-гидрографа. Его наблюдения на Новой Земле и Земле Франца-Иосифа, его походы в сопровождении кого-либо из матросов по новоземельским ледникам и берегам островов, где он вел геодезические и топографические измерения, уточнял географическую карту, открывал безымянные заливы и мысы, — все это существенно расширяло весьма скудные в то время сведения об Арктике. Значительный вклад в науку внесли и другие участники экспедиции: геолог М. А. Павлов, бактериолог П. Г. Кушаков, фотограф и художник Н. В. Пинегин и гидрометеоролог В. Ю. Визе, в будущем крупнейший ученый, историк-летописец Арктики, выдающийся знаток ее климата и вод, первый ледовый прогнозист мира. Началом своего становления как исследователя он всегда считал участие в той экспедиции.