Жить — хорошо!

Росомаха вернулся в школу, а я с колотящимся сердцем и весь на нервах пошел в госпиталь. Там, в хаосе городской больницы пришлось выяснять, куда идти, встреча с мамой и сестрой, тяжелые слова приветствия, красящие лишь радостью от встречи с любимыми родными… Слёзы одиннадцатилетней девочки и её неумелые попытки меня успокоить, хотя сама сестрёнка была на грани истерики… Облегчение принесли только молчаливые объятия. Мы стояли втроём, ближе к стене коридора, чтобы не мешать снующим туда-сюда людям и обнимали друг друга. На глазах у всех троих были слёзы. Даже у меня. И нет, мне не стыдно. Это слёзы, вызванные душевной болью, напополам с огромным облегчением.

В который раз понимаю, что люди не ценят своего счастья, пока не теряют его. Или как в нашем случае — пока почти не теряют. Мама получила сильную кровопотерю, лёгкое сотрясение мозга, перелом ключицы, трещину лицевой кости, вывих челюсти… и культю, вместо левой руки. Джуди, когда это рассказывала делала паузы, было видно, что она душит в себе… то ли ругань, то ли слёзы.

Она всегда недолюбливала работу мамы Бетти. Нет, Джуди не против полиции, она против риска, которому подвергается любимый человек. Но свою позицию всегда выражала крайне тактично, поэтому в семье у нас никогда не было скандалов на данную тему… Только тихое ворчание и подколки нашего лейтенанта.

В общем мы ждали. За окнами уже начало разгораться утро, когда подошедшая врач разрешила нам повидаться с Бетти, строго предупредив, что не больше десяти минут и не нервировать пациентку.

— Все необходимые процедуры мы уже провели, но она потеряла много крови, поэтому ей нужно отдыхать и набираться сил. — Женщина с недовольством прошлась по нам взглядом. — Я бы не пустила вас к ней, как минимум до вечера, но пациентка очень уж настаивала. — Доктор устало подняла взгляд к потолку. — Богиня, почему некоторые люди не имеют капли разума и немного терпения.

Бурча что-то под нос, она усталой походкой направилась дальше по коридору отмахнувшись от наших слов благодарности и качая головой. А я старательно запомнил фамилию «Салливан» на её бейджике. Нет, не для того, чтобы «мстить месть» за, якобы, оскорбления. Человек, делом доказывающий пользу обществу и спасающий твоих родных имеет право быть усталым и от этого грубым. Я запоминал её фамилию, чтобы отблагодарить, в лучших традициях своей прошлой жизни. Накупить элитного бухла, огромную корзину шоколада и фруктов и запихать на дно пачку баксов, украсив этот натюрморт пышнейшим букетом цветов. Просто потому, что я могу себе это позволить. Заначка позволяет. Не позволяла бы — придумал план подешевле и не комплексовал. Как там было: «Он дал мне двести баксов, а ты всего двадцатку», «Да, но у него была тысяча долларов, а у меня двадцать».

В палате… Мама была с забинтованными лицом, только один глаз смотрел на нас хоть и с усталостью, но… весело. И часть щеки показывала её бледность.

— Чего это у вас физиономии такие похоронные? — В тихом голосе мамы Бетти отчетливо слышалась смешинка. — Мне доктор чего-то не рассказал, что ли?

Тут разревелась Джи и торопливо, но осторожно присела на корточки у постели мамы, нежно взяв её за правую руку. Девочка покрывала её ладонь поцелуями что-то неразборчиво лепеча. «Мама, люблю, пожалуйста» — эти слова были слышны отчётливо.

— Ну что ты, что ты, малышка. — Мама осторожно отняла руку у сестрёнки и положила ладонь на её макушку, зарывшись пальцами в рыжее бедствие на голове Джинджер. — Опять нормально не расчесалась. Эх… Ладно, Джи, не плачь. Всё закончилось не так плохо, как ты думаешь. Твоя бедовая мамка всё еще коптит небо. Руку, конечно, жалко… Но ты же мне помогать будешь, пока я не привыкну? — Быстрые кивки девочки были ей ответом. — Ну вот и хорошо, моя родная. Не плачь. Я потому и упрашивала доктора, что вы там себе надумаете всякого-разного.

Пока мои девочки общались я стоял рядом и молчал. Просто… испытывал облегчение. Наверное, только сейчас полностью осознал, что беда, хоть и случилась, но самого страшного не произошло. Поэтому, наблюдая, как разглаживаются лица родных, как сходит с них тень горя и переживаний я наслаждался чувством отпускающего внутреннего напряжения. С души медленно, но неотвратимо сползал огромный булыжник, позволяя снова дышать полной грудью. Глядя на своих щебечущих девчонок на лицо выползла глупая улыбка, а в уголках глаз собрались слёзы радости. Мы все живы, а остальное решим.

— Тоби, чего ты там лыбишься, иди, мать обними. — Привёл меня в чувство ласковый, но усталый голос мамы Бетти.