Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно

Пусть жизнь твоя будет бурным, неслабеющим вихрем страсти, отдайся этой единственной страсти всецело. Только страстно увлеченным людям под силу оставить после себя нечто подлинно долговечное и плодотворное. Если о человеке скажут в твоем присутствии, что он безукоризнен — в каком бы то ни было из значений этого идиотского слова, — спасайся от «безукоризненного» бегством; в особенности если он служитель искусства. Подобно тому как именно глупец никогда в жизни не скажет и не сделает глупости, именно тот служитель искусства, кто менее всего поэт, кто по самой сути своей как раз антипоэт — а среди людей искусства натуры антипоэтические преобладают, — он‑то и окажется безукоризненным художником, именно его увенчают лаврами спринцевальные танцоры, его наградят они премиями и дипломами, его провозгласят безукоризненным.

Мой бедный друг, тебя пожирает неотступная лихорадка, ты жаждешь безбрежных и неисследимых океанов, ты алчешь новых вселенных, ты взыскуешь вечности. Разум стал для тебя источником страданий. И ты сам не знаешь, чего хочешь. А теперь, теперь ты решил идти ко Гробу Рыцаря Безумств, чтобы там изойти слезами, предаться снедающей тебя лихорадке, иссохнуть от жажды безбрежных океанов, оттого что алчешь иных вселенных, оттого что взыскуешь вечности.

Отправляйся же в путь. Один. Все остальные одиночки пойдут рядом с тобой, хотя ты не будешь их видеть. Каждый будет считать, что идет один, но все вместе вы образуете священный отряд, отряд святого и бесконечного крестового похода.

Мой добрый друг, ты ведь толком и не представляешь себе, как эти одиночки, совершенно друг с другом незнакомые, не видя друг друга в лицо, не зная один другого по имени, все же идут вместе, оказывая помощь друг другу. Прочие же судачат один о другом, обмениваются рукопожатиями, поздравлениями, комплиментами и оскорблениями, сплетничают между собой, и каждый идет своим путем. И все бегут прочь от Гроба.

Ты не принадлежишь к суесловной черни, ты из отряда вольных крестоносцев. Зачем же ты пытаешься взглянуть на скопища этих пустозвонов и слушаешь, о чем они трещат. Нет, друг мой, нет! Проходя мимо сборища черни, затыкай себе уши, кинь в них разящее слово и шагай дальше — ко Гробу. И пусть в этом слове пылает все, чего жаждет, алчет и взыскует твоя душа, все, что наполняет ее любовью.

Если ты хочешь жить делами черни — живи ради нее. Но тогда, бедный мой друг, ты погибший человек.

Я вспоминаю горестное послание, которое ты написал мне в минуту, когда уже был готов пасть, сложить оружие, отречься, примкнуть к их сообществу. В ту минуту я понял, как тяготит тебя твое одиночество, то самое одиночество, которое должно быть для тебя утешением, прибежищем, источником силы.

Ты дошел тогда до самого страшного, до самых пределов отчаяния, дошел до края пропасти, которая могла тебя поглотить, дошел до сомнения в своем одиночестве, дошел до того, что вообразил, будто вокруг тебя люди. «Возможно, — спрашивал ты меня, — мое убеждение, что я одинок, просто выдумка, плод моего самомнения, тщеславия и, как знать, моих досужих бредней? Почему в спокойном расположении духа я обнаруживаю, что меня окружают люди, что мне сердечно пожимают руку, я слышу ободряющие голоса, дружелюбные слова, иначе говоря, нет недостатка в свидетельствах того, что я никоим образом не одинок?» И далее в том же роде. Я понял, что ты обманываешься, что ты гибнешь, я видел, что ты бежишь прочь от Гроба.

Нет, не обманывайся, как бы ни мучили тебя приступы твоей лихорадки, какой бы смертельной тоской ни терзала тебя твоя жажда, какой бы ярой ни становилась твоя алчба, — ты одинок, совершенно одинок. Укусы — это не только то, что кажется тебе укусом, но и то, что кажется поцелуем. Те, что рукоплещут тебе, на поверку тебя освистывают; те, что кричат: «Вперед!», на деле пытаются остановить тебя на пути ко Гробу. Заткни себе уши. И самое главное, берегись опаснейшего соблазна, ибо, сколько бы ты от него ни отделывался, он, как назойливая муха, будет возвращаться к тебе вновь и вновь: берегись соблазна беспокоиться о том, что представляешь ты собой во мнении людей. Думай лишь о том, что ты представляешь собою перед лицом Бога, думай о том, каков ты пред взором Господа.

Ты одинок, куда более одинок, чем сам воображаешь, но при всем том ты находишься лишь на пути к полному, абсолютному, истинному одиночеству. Абсолютное, полное, истинное одиночество наступает, когда лишаешься своего последнего товарища — самого себя. И воистину абсолютно и полностью одиноким ты сделаешься не ранее, чем сбросишь с себя все то, что есть ты сам, — у двери гроба. Святое одиночество!