Житие Дон Кихота и Санчо

Санчо стал было отказываться, ссылаясь на то, что он не колдун, чтобы «полюбить вдруг кататься по воздуху», и что не дело, чтобы его островитяне стали болтать, будто «их губернатор разгуливает по поднебесью», но Герцог сказал ему: «Друг мой Санчо, остров, который я вам обещал, не плавучий и не движущийся (…) и так как вам известно не хуже, чем мне, что всякого рода важных должностей можно добиться только разного рода подкупами, — когда побольше, когда поменьше, — то знайте, что вы можете купить у меня ваше губернаторство не иначе, как отправившись вместе с сеньором Дон Кихотом, и не иначе, как доведя до самого конца и края это достославное приключение»; привел он и другие доводы. На это Санчо ответил: «Ни слова больше, сеньор (…) я бедный оруженосец, и такие отменные любезности мне не по плечу; пусть мой господин садится верхом, завяжите мне глаза, помолитесь за меня Богу, да еще скажите, пожалуйста, когда мы будем пролетать по поднебесью, могу ли я поручать свою душу Господу Богу и призывать к себе на помощь ангелов?» Тут Дон Кихот объявил, что со времени достопамятного приключения на сукновальне никогда не видел Санчо в таком страхе. Все же оруженосец уселся на Клавиленьо за спиной у своего господина и со слезами на глазах попросил присутствовавших помолиться за него. И когда, как им воображалось, Рыцарь и оруженосец летели по воздуху, Санчо, обхватив Дон Кихота, прижимался к нему покрепче, полный животного страха.

Остальная часть приключения грустна неизбывно, если судить по–мирски; но сколько всадников взлетает ввысь на Клавиленьо, не сдвинувшись с места, и проносится таким манером через вторую область воздуха, а также через область огня! Приключение настолько печальное, что я перехожу к тому моменту, когда, по его завершении, Дон Кихот и Санчо, отделавшиеся ушибами при падении и лишь слегка опаленные, встали на ноги; тут оруженосец, забыв про страх, пустился врать, и, послушав его вранье, Дон Кихот подошел к Санчо и сказал ему следующие многозначительные слова: «Санчо, если ты хочешь, чтобы мы поверили всему, что ты видел на небе, то ты обязан в свою очередь поверить моим рассказам о пещере Монтесиноса. Вот и все, что я хотел тебе сказать».

Вот вам формула терпимости, в наивысшей степени исполненная понимания и широты: если хочешь, чтобы я тебе поверил, поверь и ты мне. На взаимном кредите[46]

зиждется человеческое общество. Для твоего ближнего его видение столь же истинно, сколь истинно для тебя твое собственное. Но при том условии, однако, что это и в самом деле видение, а не обман и надувательство.

В этом‑то и заключается разница меж Дон Кихотом и Санчо: суть в том, что Дон Кихоту и в самом деле виделось то, что, по его словам, увидел он в пещере Монтесиноса, вопреки коварным намекам Сервантеса на противоположное, а Санчо не видел того, что, по его словам, увидел в небесных сферах, восседая на крупе Клавиленьо, но все выдумал, в подражание своему господину либо чтобы избыть свой страх. Не всем нам дано упиваться видениями, а того менее — верить в них и силою веры преображать в истинные.

Берегитесь же всяких Санчо, которые делают вид, что выступают в защиту и поддержку иллюзий и видений, а на самом деле защищают вранье и гаерство. Если скажут вам про какого‑нибудь обманщика, что он в конце концов сам уверует в свои измышления, отвечайте коротко и ясно: нет. Искусство не может и не должно состоять в своднях при лжи; искусство есть высшая правда, та, что созидается силою веры. Никакой обманщик не может быть поэтом. Поэзия вечна и плодотворна, как видение; ложь бесплодна, как самка мула, и держится не дольше, чем мартовский снег.

И отдадим должное несравненному великодушию Дон Кихота: он ведь был уверен, что и на самом деле увидел то, что, по его словам, видел в пещере Монтесиноса; и в еще большей степени, если только это возможно, был уверен, что Санчо не видел того, что, по его же словам, увидел в небесных сферах; и все же Рыцарь ограничился тем, что сказал оруженосцу: «Если ты хочешь, чтобы я тебе поверил (…) я хочу, чтобы ты поверил мне». Вот самый христианский способ найти выход из положения для себя и при этом закрыть его тем, кто судит других по собственным хитростям и принимает донкихотовские видения за вранье! А ведь тем не менее существует безотказный способ отличить видение от лжи.