Житие одной бабы

Степан перед полдниками пришел на Прокудинский загон попросить квасу. Настя, увидя его, вспыхнула и резала такие жмени ржи, что два раза чуть не переломила серп. А Степан никак не мог найти кувшина с квасом под тем крестцом, на который ему указали бабы.

- Да что тебе, высветило, что ли? - смеясь, спрашивала Домна.

- Что высветило! Нет тут квасу, - отвечал Степан, сунувший кувшин между снопами.

Домна подошла и, удостоверившись, что кувшина действительно нет, крикнула:

- Настасья, где квас?

- Да там смотрите, - отвечала, не оборачиваясь, Настя.

- Поди сама отыщи. Нет его здесь, - проговорила Домна и стала на свою постать.

Насте нечего было делать. Она положила серп и пошла к крестцу, у которого стоял Степан.

- Ночуй нонче вон под тем крайним крестцом, - тихо проговорил Степан, когда к нему подошла раскрасневшаяся Настя.

- Где квас дел? - спросила Настя.

- Ты слышишь, что я тебя прошу-то?

- Люди смотрят.

- Да говори, что ль?

- Пей да уходи скорей.

- Будешь там?

Степан достал кувшин и стал из него пить, а Настя пошла к постати.

- Настя? - вопросительно кликнул вслед Степан.

- Ну, - отвечала, оборотясь к нему, Настя, с улыбкой, в которой выражалось: "Нечего допытываться, - разумеется, буду".

Степан нашел Настю и, уходя от нее утром, знал, как нужно браться за ворота Прокудинского задворка, чтобы они отворялись без скрипа.

VI

Кончились полевые работы, наступала осень с дождями, грязью, холодными ветрами и утренними заморозками. Народ работал возле домов: молотили, крыли крыши, чинили плетни. Ребята, способные владеть топором, собирались на Украину. Домнин муж тоже собирался. Прокудин отпускал старшего сына с тем, чтобы он непременно выслал вместо себя на весну домой Гришку. Бабы по утрам молотили с мужиками, а потом пряли. Степан редкую ночь не проводил на Прокудинском задворке; его и собаки Прокудинские знали; но в семье никто не замечал его связи с Настею. Как-то филиповками, утром, зашла к Насте в пуньку Варвара попросить гребня намычки чесать, поговорила и ушла. Вечером в этот день Настя сидела со всеми и пряла. Был общий разговор, в котором Настя, по своему обыкновению, принимала самое незначительное участие. Но вдруг, ни с того ни с сего, она охнула, уронила нитку и, сложив на груди руки, прислонилась к стенке. Взглянули на нее, а она - красная, как сукно алое, и смотрит быстро, словно как испугалась, и весело ей.

- Что тебе? - спрашивают ее.

- Ничего, - говорит.

- Как ничего! Чего ты вскрикнула?

- Так что-то, - говорит, а сама улыбается.

Встала Настя, напилась водицы и опять села за пряжу.

Никто на это более не обращал внимания.

- Ох, Степа, - говорила ночью Настя, гладя русые кудри своего любовника. - Не знаешь ты ничего.

- А что знать-то, касатка?

- Дела большие на нас заходят.

- Аль горе какое?

- Горе не горе, а...

- Да говори толком.

Настя помолчала и, прижавшись к Степану, тихо проговорила:

- Я ведь тяжела.

- Что врешь! - воскликнул встревоженный Степан. Настя взяла его руку и приложила ладонь к своему боку.

- Что ты? - спросил Степан.

- Погоди! - ответила Настя, не отпуская руки. Ребенок скоро трепыхнулся в матери.

- Слышишь? слышишь? - спросила Настя.

- Слышу, - отвечал Степан. Они стали думать, что им делать.

- Теперь думай со мной, что знаешь, - говорила она. - Я скорей в воду брошусь, а уж с мужем теперь жить не стану.

Но в воду было незачем бросаться, потому что Степан ее любил, расставаться с ней не думал и только говорил:

- Дай сроку неделю: подумаю, посоветуюсь с кумом.

- Не надо говорить куму.

- Отчего?

- Да так.

- Он мой приятель.

Неделя была на исходе. От рядчика пришло к жене письмо, к которому было приложено письмо от Домниного мужа. Писал Домнин муж отцу, что Гришка живет в Харькове у дворничихи, вдовы, замест хозяина; что вдова эта хоть и немолодая, но баба в силах; дело у них не без греха, и Гришка домой идти не хочет. Настю это письмо обрадовало. Она не любила своего придурковатого мужа, но жалела его, и ей было приятно узнать, что и на его долю в свете что-то посеяно и что ему хорошо. Не так это дело принял Прокудин. Он пошел в управу и продиктовал писарю такое письмо: