Читаем Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века полностью

Не гневайтесь, не сетуйте друг на друга, не злобьтесь, не бранитесь, не гневайтесь, а злобьтесь только на грехи, на беса, к греху влекущего: гневайтесь на еретиков, с ними не мирствуйте, а между собой, верные в мире, в любви, в согласии живите.

Имущие, помогайте неимущим, богатый, больше давай, убогий, по силе своей милосердствуй… По сему уразумеют все, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою.

Мир посылаю вам, мир Христов даю вам. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святаго Духа буди со всеми вами. Аминь. Отец».

Весенняя распутица задержала отъезд до 9 мая, когда в день просветителя зырян святителя Стефана Пермского тронулись, наконец, в путь из ссылки. К вечеру неожиданно нагнала тройка лошадей с сотрудниками НКВД, которые, остановив возчиков, долго убеждали их бросить епископа с послушницами в лесу, достали бурак с водкой и стали их угощать. «Мы честные, — возразили зыряне, — много всего возим и почту столько лет. Бросить их на съедение волкам и медведям мы не согласны». В Усть–Сысольске пересели на пароход… В Москве поселились в Даниловском монастыре. У владыки начались приступы каменной болезни печени. Несмотря на боли, необходимо было срочно явиться в дмитровское НКВД. Утренним поездом прибыли в Дмитров, но начальство объявило: «Ошибка! Немедленно на Лубянку! Срочно уезжайте в Москву!»

На Лубянке: «придите завтра», «послезавтра», «через пять дней» — в течение двух месяцев! «Значит, можно не ходить», — решил владыка.

Аносинская игумения Алипия, которую епископ Серафим знал еще будучи архимандритом, предложила пожить в их обители. Матушка была заботлива, приветлива и сама искала себе и сестрам своим духовной поддержки. Под праздник Тихвинской иконы Божией Матери, вечером 8 июля 1925 года, прибыли в Борисоглебскую Аносину пустынь. У святых ворот встретили сестры.

В пустыни владыка ежедневно совершал Божественную литургию в храме великомученицы Анастасии. Вскоре у него возобновились приступы каменно–печеночной болезни, случавшиеся по два раза в месяц. Иногда боли, доводившие его до потери сознания, продолжались в течение девяти часов. Утром 25 февраля, в день святителя Алексия, начался сильнейший приступ. Думали, что он умирает. Долго был без памяти, затем стало легче. Сестры вышли и через полуоткрытую дверь слушали его дыхание. Вдруг владыка громко позвал: «Кто сейчас прошел по моей комнате в алтарь маленькой церкви за перегородкой?» Никто не входил. — «Это святитель Христов Алексий посетил меня, снимите грелку, встану». Оделся и — за перегородку в домашнюю церковь в честь Саввы Сторожевского. К общему удивлению, на престоле в алтаре горела лампада. Владыка надел малый омофор и начал служить молебен святителю Алексию. При последнем возгласе лампада вдруг сама угасла, в ней не было ни капли масла.

13 июля 1926 года владыку вызвали на Лубянку. В полдень он вернулся на Влахернское подворье и сказал: «Требуют выезда из Москвы. Предложили Новгород, я попросил Дивеев. Получил назначение выехать на шесть месяцев в Дивеев или Саров. Сказали:«Будем организовывать Синод, а вы помешаете»».

Приехали в Дивеево в канун дня преподобного Сергия, 17 июля 1926 года. В течение долгого времени Дивеевская игумения Александра не разрешала ссыльному владыке служить в храме. После его упорных просьб наконец согласилась — очистили подвальный храм во имя иконы Божией Матери «Утоли моя печали» под Тихвинской церковью. Здесь епископ Серафим стал служить раннюю литургию. Обычно он старался успеть закончить ее прежде, чем начнется служба наверху, для чего начинал литургию в четыре часа утра. После литургии шел на «канавку», обходя ее по завету преподобного Серафима, читая полтораста «Богородице Дево, радуйся». Заходил в келейку преподобного Серафима, перевезенную в Дивеево из ближней пустыньки в Саровском лесу. Потом молился у алтаря Преображенской церкви.

1 августа 1926 года, в день прославления преподобного Серафима, епископ Серафим вместе с епископом Зиновием ездил на праздник в Саров. Народу было множество. При выносе мощей злоумышленники пытались опрокинуть гроб преподобного, но Господь не допустил. В день Успения Пресвятой Богородицы, на престольный праздник, владыка вновь, уже один, молился в Сарове. Это было последнее торжество в Сарове и последнее архиерейское служение епископа Серафима. Когда он вернулся в Дивеево, приехал представитель нижегородского НКВД и объявил: в Дивееве служение разрешается, в Саров въезд запрещен.

Эту зиму епископ Серафим жил в комнатах Елены Ивановны Мотовиловой, в корпусе за «канавкой». 14 февраля 1927 года, после всенощной под Сретение, которую совершали дома в келии, он вдруг бросился к окну, к одному, к другому, с молитвенными восклицаниями: «Пречистая Дева Богородица идет по канавке. Не могу зреть пречудной Ее красоты и неизреченной милости!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мера бытия
Мера бытия

Поначалу это повествование может показаться обыкновенной иллюстрацией отгремевших событий.Но разве великая русская история, вот и самая страшная война и её суровая веха — блокада Ленинграда, не заслуживает такого переживания — восстановления подробностей?Удивительно другое! Чем дальше, тем упрямей книга начинает жить по художественным законам, тем ощутимей наша причастность к далёким сражениям, и наконец мы замечаем, как от некоторых страниц начинает исходить тихое свечение, как от озёрной воды, в глубине которой покоятся сокровища.Герои книги сумели обрести счастье в трудных обстоятельствах войны. В Сергее Медянове и Кате Ясиной и ещё в тысячах наших соотечественников должна была вызреть та любовь, которая, думается, и протопила лёд блокады, и привела нас к общей великой победе.А разве наше сердце не оказывается порой в блокаде? И сколько нужно приложить трудов, внимания к близкому человеку, даже жертвенности, чтобы душа однажды заликовала:Блокада прорвана!

Ирина Анатольевна Богданова

Проза о войне / Современная русская и зарубежная проза / Православие