Читаем Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века полностью

К моему утешению, я опять в Сеннухе на своей прежней работе и снова в бытовых условиях, для меня благоприятных. На Поповом острове я находился только 10 дней, там жизнь кипит ключом и работа весьма интересная, но количество работы и ее условия были не по моим силам. Надолго меня бы там не хватило; как видишь, я пробыл там очень короткое время, не буду вам описывать подробности, одно скажу, было нелегко во многих отношениях, однако все переносилось благодушно, в глубине сердца все время был покой, он регулировал мои действия, и самочувствие было хорошее. До таких переутомлений, которые рождали бы и поддерживали уныние, я не доходил. Переброски с вещами и эти два раза были нетрудными, все проходило удобно и удачно. Здесь я уже отдохнул, пришел в себя и поскорее спешу написать вам, чтобы у вас не было обо мне излишних беспокойств. Еще не прошло и месяца, как я пережил четыре переброски, я не задаюсь вопросом, почему и для чего все это, и говорю себе постоянно, раз так происходит, значит, так и нужно, и все происходящее есть самое лучшее для меня в настоящее время. А посему какие‑либо колебания, недоумения, огорчения неуместны. Ведь весь секрет жизни в том, чтобы все совершалось не по моей мелкой воле и не по моему жалкому умишку. Единая Премудрая и Благая Воля должна царить во всем, а наше дело не мешать ей осуществляться и в нас, и через нас. Прочее все понятно. Завтра кончаются четыре года моего заключения, кто бы мог думать, что я их переживу, а вот пережил и, если говорить о своей воле, еще хочу жить, дожить до освобождения и повидать всех вас, может быть, и пожить с вами. Впрочем, оговариваюсь, и этого я желаю, как писал вам не раз, для оправдания своей веры и славы Всевышнего… Крепко целую вас всех, моих дорогих…

Папа

6 марта 1935 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Стал я получать от вас весточки уже на Сеннуху и отсюда узнал, что вы мои письма тоже уже получили… За все присылаемое я всем вам очень признателен, хватает не только для меня, а можно кое с кем и делиться, что мне доставляет истинное удовольствие… Вы бы, конечно, хотели знать о моей жизни и о моем самочувствии… Как‑то все тяжелее переношу и малые недомогания и отсюда заключаю, что годы берут свое, я слабею, иногда на этой почве у меня развиваются грустные размышления. Работа моя нетрудная и не такая большая, но частенько и она мне тяжела, хотелось бы получить передышку. Два раза я здесь был у врача, и в первый же раз он сказал мне, что поставит вопрос о моем инвалидстве вновь. Я поблагодарил его, но пока еще числюсь в прежней категории… Спасибо за добрые чувства, будем надеяться, что мы еще поживем вместе, и я отдохну с вами на кончике моей жизни. У меня ведь только одна дума — это как бы дожить до конца моего заключения, повидать всех вас и умереть не здесь одиноким, а там, среди вас, моих родных и близких… Ирочка, ты пишешь, что я сам виноват, что так долго сижу, потому что долго сам не подавал о себе заявлений. Может быть, и так, оправдываться я не буду. Скажу только, что разделяют мою участь и многие другие, подававшие не одно заявление. Конечно, я в первые два года не подавал заявлений. Все казалось, что мое инвалидство выведет меня на свободу, как вывело очень многих. Но вышло по–иному. Скажу тебе, что подавать заявления нам разрешено только один раз в год и спустя полгода после прибытия в лагерь. Вообще же всю жизнь я был человеком непрактичным, что и здесь чувствуется на каждом шагу. Это сказалось и с моими заявлениями… Привет всем–всем и каждому в отдельности, привет маме. Прошу простить, если кого‑либо я не вспомнил на этот раз, а вообще помню, не забываю. Крепко целую тебя, Ирочка, и всех.

Папа

29 марта 1935 года.

Дорогие мои Иринка и все родные!..

Кажется, и вам давно писал, и от вас давно писем не получал. Наконец пришли две открытки… Беспокоитесь и спрашиваете о моем здоровье. Оно улучшилось, значительно улучшилось… Среди условий, в которых приходится жить, конечно, не всё розы, есть и неблагоприятное, — и не много его, а переживается оно очень трудно. Я на себя поражаюсь, удивляюсь и очень собой недоволен — сущие пустяки, а для меня настоящая болезнь. Вот и задаюсь вопросом, что делать, чтобы не нервы мною владели, а я ими. Кажется, все хорошо, день, другой, третий, забываешь о нервах, вдруг — какой‑либо случай, а мало ли их всюду, и все загуляло, точно по голове ударит, и долго не можешь прийти в норму. И бранишь себя, и увещеваешь, а факт остается фактом. Да! — нагрузки Вечеракши и Поньюмы мне были не по силам, и от результатов этих перенапряжений я еще не освободился…

Папа

18 апреля 1935 года….

Дорогие мои Иринка и все родные!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мера бытия
Мера бытия

Поначалу это повествование может показаться обыкновенной иллюстрацией отгремевших событий.Но разве великая русская история, вот и самая страшная война и её суровая веха — блокада Ленинграда, не заслуживает такого переживания — восстановления подробностей?Удивительно другое! Чем дальше, тем упрямей книга начинает жить по художественным законам, тем ощутимей наша причастность к далёким сражениям, и наконец мы замечаем, как от некоторых страниц начинает исходить тихое свечение, как от озёрной воды, в глубине которой покоятся сокровища.Герои книги сумели обрести счастье в трудных обстоятельствах войны. В Сергее Медянове и Кате Ясиной и ещё в тысячах наших соотечественников должна была вызреть та любовь, которая, думается, и протопила лёд блокады, и привела нас к общей великой победе.А разве наше сердце не оказывается порой в блокаде? И сколько нужно приложить трудов, внимания к близкому человеку, даже жертвенности, чтобы душа однажды заликовала:Блокада прорвана!

Ирина Анатольевна Богданова

Проза о войне / Современная русская и зарубежная проза / Православие