Реакцией многих архиереев на действия Сергия было залечь на дно. Зачастую они, на всякий случай, брали у него официальное разрешение уйти на покой и устранялись от церковных дел. Тем самым они освобождали свою совесть от соучастия в грехах Сергия, но почему-то забывали о грехах перед паствой. Ведь их рукополагали в архиереи не для того, чтобы они, столкнувшись с чем-либо недопустимым, оставляли паству и уходили в частную жизнь. Церковное право еще допускало уход из архиереев ради особой подвижнической жизни (как поступил, например, упоминавшийся выше сын Льва Тихомирова, епископ Тихон), – потому что подвижничество приносит наивысшую пользу и для человека, и для Церкви в целом. Но большинство архиереев отходили просто в тихую и спокойную частную жизнь, хотя и с келейным богослужением в кругу нескольких самых близких лиц. Такое поведение запрещается канонами и является греховным. Все были уверены, а Сергий на это и рассчитывал, что никакой другой оппозиции не будет.
Или почти никакой. Еще были так называемые «непоминающие». Особенно сильным это движение было в Москве, в том числе, в открытых храмах. Они поминали за богослужением в качестве своего правящего архиерея патриаршего местоблюстителя Петра, но не поминали его заместителя Сергия. При этом они оставались в евхаристическом общении с сергианами. У Сергия поначалу не доходили руки подавить их умеренную оппозицию указами и запретами, но через несколько лет с этим быстро справилось ГПУ. С их позицией Новоселов никогда не соглашался и считал недопустимым быть в церковном общении также и с ними, поскольку это все равно было участие в общем культе с сергианами.
Были еще, конечно, некоторые горячие головы, даже из епископов, но немного. Например, епископ Глазовский, Ижевский и Вотский Виктор (Островидов). Он обвинил Сергия в «измене истине» и отложился от него со своей епархией еще в декабре 1927, повлияв своим примером на одновременные события в Петрограде, где разворачивалась деятельность Новоселова. Епархия за ним последовала и сохранилась в «катакомбах» (т. е. в тайных общинах, о которых, впрочем, все вокруг знали) до начала 1990-х, а отдельные общины и даже один катакомбный монастырь (где живет несколько старушек очень строгой подвижнической жизни) сохраняются до сих пор. В советское время на территории его епархии особо поощрялись сергиане, но в их храмы ходили немногие, так как верующие обычно молились в тайных домашних церквах. Такая жизнестойкость наследия епископа Виктора стала следствием того, что он создал доброкачественную церковную структуру. Она продолжала работать и тогда, когда епископа давно уже не было в живых (умер в 1934).
Это, кстати, и ответ на вопрос, который скоро кем-то из читателей может быть задан: почему вообще такой сыр-бор вокруг церковных структур? Зачем нужны все эти тайные и явные церковные организации? А затем, чтобы попечение христиан друг о друге (а они всегда в нем нуждаются) работало бы не под настроение и волнами – неизбежно затухающими, а в режиме автоколебаний, стабильно и при постоянном подводе энергии в систему. Для этого и нужна система.
Епископ Виктор был исключением даже среди лучших архиереев как по своим пастырским способностям, так и по ясности понимания того, с чем Церковь столкнулась в лице сергианства. У Новоселова, да и почти ни у кого такой ясности не было.
Разумеется, до революции епископ Виктор «дорос» лишь до настоятеля монастыря, и епископство ему едва ли грозило. Был, однако, рукоположен в епископы в 1920-м. В 1928 году он присоединится к митрополиту Иосифу Петроградскому, за что вскоре окажется на Соловках. О его пребывании там вспоминал Д. С. Лихачев: «Иосифлян было большинство. Вся верующая молодежь была с иосифлянами. И здесь дело не только в обычном радикализме молодежи, но ив том, что во главе иосифлян на Соловках стоял удивительно привлекательный владыка Виктор Вятский (Островидов)… От него исходило какое-то сияние доброты и веселости. Всем стремился помочь и, главное, мог помочь, так как к нему все относились хорошо и его слову верили». Этот добрый человек первым стал говорить о том, что сергиане утратили благодать таинств – мнение, которое около 1935 года станет среди антисергиан всеобщим, но для 1928 года, когда его выскажет епископ Виктор в своем окружном Послании, еще совершенно непривычное: