Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов

Христианская аскетика предполагает, что все в мире определяется следующим набором причин: естественными причинами (теми, которые признаются и атеистами, и которые изучаются науками), действием ангельских сил (которые могут быть как добрыми, то есть собственно ангельскими, так и злыми, бесовскими; но бесы по своей природе – это все равно ангелы, только падшие), а также непосредственно Богом. Важно, что этот список исчерпывающий и не допускающий ничего иного, хотя мы, строго говоря, не знаем исчерпывающего списка естественных причин. Область научно допустимого исторически меняется в зависимости от развития науки. Не меняется, однако, само представление о необходимости проводить различие между наукой и лженаукой.

Леонтьев научился именно такой, строгой и традиционной, аскетике еще на Афоне в 1870-е годы, где совершилось его покаяние и обращение, – от своего первого духовника, старца Иеронима. В России, будучи уже фактическим монахом в миру, он продолжал развиваться в том же направлении традиционного монашества под руководством Оптинского старца Амвросия – психологически и стилистически совершенно иного человека, более «народного» типа, но по аскетической сути такого же, как не «народный», а «профессионально-монашеский» старец Иероним. В конце жизни, когда Леонтьев был вынужден переселиться далеко от Оптиной, в Сергиев Посад, старец Амвросий тайно постриг его в монашество с именем Климента и передал под духовное руководство старца Варнавы из Гефсиманского скита – опять же, старца того же монашеского духа, хотя опять несколько иного стиля. «Тайность» пострига (означавшая отсутствие ведома архиерея и «проведения» пострига по канцелярским бумагам) была нужна для того, чтобы не попасть в подведомственность церковной бюрократии, которая для Леонтьева ничего душеполезного бы не сулила. На кладбище Гефсиманского скита его и похоронили – жившего до конца жизни в миру инока Климента. Леонтьев умел, что называется, «тонко чувствовать» в светской жизни и в своих художественных произведениях, но от этого только лучше видел, насколько весь этот эмоциональный шум неуместен в молитве и вообще в области духовного.

Оккультизм начинается не там, где пытаются выводить ложные закономерности (это как раз в науке бывает), а там, где принципиально допускают существование еще каких-то сверхъестественных сил, не являющихся при этом ни божественными, ни ангельскими, ни бесовскими. Традиционное христианство считает проявления таких сил либо обманом (возможно, самообманом), либо бесовскими действиями. Соответственно, практическое обращение к таким силам (не обязательно носящее форму магии) традиционное христианство понимает как общение с бесами.

Существует специальный аскетический термин «прелесть» (что означает по-церковнославянски «обман», «состояние обманутости») для тех состояний, которые возникают вследствие принятия бесовских действий за чистую монету. Всевозможные так называемые «медиумические» состояния являются химически чистым случаем прелести, когда уже никакой более глубокий духовный анализ для их квалификации не требуется. Но духовная квалификация какоголибо состояния как прелести никак не предопределяет квалификации медицинской (психиатрической). И, напротив, с психиатрической точки зрения эти состояния могут восприниматься как потенциальные симптомы психического заболевания, но не более того: для постановки диагноза важны не симптомы сами по себе, а лишь их сочетания (симптомокомплексы).

Поэтому тот, например, факт, что психическая жизнь Владимира Соловьева, несомненно, представляла бы объект профессионального интереса для психиатра, не является каким-то особенно значимым для нас, если мы хотим судить о подлинности его духовного опыта. Подлинный духовный опыт и даже святость могут быть и у психотика, а ложные «мистические» явления могут быть в жизни и у человека с наикрепчайшей психикой. По свидетельству своего близкого друга князя Евгения Трубецкого, Соловьев тоже понимал это так: он не отрицал психотического характера своих галлюцинаций – и даже надобности для себя в психиатрическом лечении, – но от этого они для него нисколько не теряли в своей духовной достоверности.

Отвращение от нигилизма и материализма в русском обществе конца XIX века, разумеется, далеко не всегда, а, напротив, лишь изредка приводило к традиционно христианским воззрениям на область «чего-то таинственного». Гораздо успешнее развивался оккультизм. К началу ХХ века оккультизм, в тех или иных формах, стал господствующим в русском обществе принципом нематериалистического мировоззрения. По сути, тут ничто не меняется до сих пор (так, все книгопродавцы сегодня знают, что самая популярная литература на околорелигиозные темы – эзотерическая, с огромным отрывом от всех остальных). Но в течение всей первой трети ХХ века происходил широчайший разлив и просто некое буйство волн оккультизма. Оккультизм принимал как нехристианские и христианские внецерковные, так и церковные формы.