Жюльетта

Епископ Лондонский Боннер собственноручно вырывал волосы тем, кто отказывался обращаться в истинную веру, или нещадно порол их. Еще он любил держать руку жертвы, сунутую в костер, и смотреть, как сгорают нервные окончания.

Как-то раз Уриотхесли, лорду-канцлеру Англии, привели очень красивую женщину, которая не верила в божественность Иисуса Христа, и он сам выпорол ее до крови и бросил после этого в камин. И неужели вы думаете, что он не испытал при этом эрекции?

В 1700 году, во время восстания «камизаров» {Восстание, начатое угнетенными гугенотами на юге Франции.}, аббат Дю Шейла окружил Севенны и выпорол всех маленьких девочек, которые не хотели отказаться от протестантизма; это было сделано с таким усердием, что многие из них отдали Богу душу, после чего начался всеобщий расстрел.

В некоторых странах существует такой обычай: когда казнят сразу двоих преступников, палач опускает руку в кровь первого и мажет ею лицо второму, прежде чем обезглавить его.

Итак, мы приходим к выводу, что убийство почиталось – и почитается до сих пор – во всем мире: от полюса до полюса приносят в жертву людей. Египтяне, арабы, жители Крита и Кипра, родосцы, фосцы, греки, пелагийцы, римляне, финикийцы, персы, лндейцы, китайцы, массагеты, геты, скифы, сарматы, ирландцы, норвежцы, суэвы {Фосцы – жители г. Фос в Малой Азии, пелагийцы – жители Пелагийских островов в Средиземном море, геты – древний скифский народ, суэвы – древнегерманcкое племя.}, скандинавы, все северные народы, галлы, кельты, ютландцы, германцы, бретонцы, испанцы, мавры, чернокожие жители Африки – все истребляют человеческие существа на алтарях своих богов. С незапамятных времен человек с удовольствием проливал кровь своих собратьев и только иногда скрывал эту страсть под маской правосудия или религии. Однако – и не сомневайтесь в этом – его единственной целью всегда было получить удовольствие.

Надеюсь, после таких ярких примеров, вы убедитесь в том, что нет ничего более обычного в этом мире, чем убийство, что не существует ничего более законного и что глубоко заблуждается тот, кто испытывает хоть малейшее раскаяние или сожаление в свершенном преступлении, но ещё глупее тот, кто дает себе зарок никогда больше не совершать его.

– О мудрейший философ! – вскричала я, горячо обнимая Браски. – Никто и никогда с таким искусством не разбирал столь важный предмет; никто не объяснял его так тщательно и так понятно, с такими убедительными и поучительными примерами. Все мои сомнения рассеялись, все до единого; ваш светлый разум сделал свое дело, вы распахнули передо мною двери в необъятный мир; я, по примеру Тиберия, желаю, чтобы у человечества была только одна голова, которую я с великой радостью срубила бы одним ударом.

Наш час настал, святой отец, и пусть безумства наши продлятся до рассвета.

И мы отправились в базилику.

Книга пятая

Алтарь святого Петра со всех сторон был окружен огромными ширмами, которые создавали замкнутое пространство площадью более ста квадратных метров, наглухо изолированное от остальной части собора. На скамьях, расположенных в несколько ярусов вокруг арены, с каждой стороны сидели по двадцать девушек и столько же юношей; немного ниже великолепного алтаря, между отходившими от него ступенями и первым рядом скамеек, были установлены четыре небольших греческих алтаря, предназначенных для жертвоприношения. Возле первого стояла девочка лет пятнадцати, возле второго – молодая беременная женщина, возле третьего – четырнадцатилетний мальчик, рядом с четвертым – восемнадцатилетний юноша, красивый, как Аполлон. Лицом к главному алтарю неподвижно застыли три священника, готовые принести в жертву шестерых обнаженных мальчиков-хористов, двое из которых уже лежали на алтаре, выставив вверх, словно священные камни, матово поблескивающие ягодицы. Мы с Браски возлежали на оттоманке, установленной на помосте, поднятом на три метра от пола, к которому вела лестница, застеленная прекрасным турецким ковром; этот просторный помост мог вместить не менее двадцати человек. На ступенях лестницы сидели шестеро маленьких ганимедов лет семи-восьми, готовые по мановению пальца исполнить прихоть первосвященника. Участники церемонии мужского пола были одеты в живописные костюмы в духе прошлого галантного века, а одеяния девушек были настолько изысканны, что заслуживают особого разговора. На них были небрежно накинуты легкие кисейные туники из небеленой ткани, не скрывавшие ни одной телесной подробности; на шее был повязан воздушный розовый шарф. Туники были схвачены сзади широким, также розовым, бантом и подняты почти до талии, открывая всю заднюю часть тела; с плеч широкими складками ниспадала голубая накидка из тафты, которая совсем не прикрывала переднюю часть; волосы, украшенные скромным венком из роз, были заплетены в косы. Меня настолько восхитил этот «дезабилье» {Откровенный наряд, граничащий с его отсутствием.}, что я тут же велела надеть на себя такой же. Между тем церемония началась.