Жюльетта. Том I

– Это вполне естественно, дорогая, – заметила Клервиль. – Ведь принципы, которыми питали твою душу и Сен-Фон, и Нуарсей, да и я сама, абсолютным образом выражают намерения Природы; поэтому нет ничего удивительного в том, что ты дошла до таких высот порока, что получаешь от этого не меньшее удовольствие, чем если бы собственноручно пытала жертву, только в твоем случае это удовольствие намного изысканнее. Когда мы обнаруживаем, что зрелище чужих страданий вызывает необыкновенный подъем и волнение в нашей нервной системе, что это волнение неизбежно вызывает похоть, тогда все возможные способы причинять боль становятся для нас средством испытать наслаждение, и, начав с довольно невинных проказ, мы вскоре доходим до чудовищных злодейств. Нами движут одинаковые причины, только приходим мы к этому разными путями: Природа, или, скорее, пресыщенность, требует, чтобы происходил постепенный, но неуклонный прогресс: ты начинаешь с булавки, которую вонзаешь в чужое тело, и в конце концов берешь в руки кинжал. А в яде, помимо того, есть коварство, которое таит в себе еще большую привлекательность. Ну что ж, надо признать, что ты превзошла своих учителей, Жюльетта; быть может, мое воображение богаче, чем твое, но боюсь, что я совершила меньше, чем могла бы…

– Чем же богаче ваше воображение? – прервала я свою подругу.

– Я бы хотела, – серьезно отвечала Клервиль, ничуть не рассердившись, – придумать такое преступление, последствия которого, даже после того, как я совершу его, длились бы вечно, чтобы покуда я жива, в любой час дня и ночи, я служила бы непрекращающейся причиной чьего-то страдания, чтобы это страдание могло шириться и расти, охватить весь мир, превратиться в гигантскую катастрофу, чтобы даже после своей смерти я продолжала существовать в нескончаемом и всеобъемлющем зле и пороке…

– Для осуществления ваших желаний, милая вы моя, лучше всего подойдет то, что можно назвать моральным убийством или просто растлением, через посредство советов, книг или личных примеров. Мы с Бельмором недавно обсуждали этот вопрос, и он набросал кое-какие расчеты, которые показывают, как быстро распространяется эта эпидемия и какое сладострастное ощущение она может вызвать, так как – и мы с вами прекрасно это знаем, – степень злодейства прямо зависит от его последствий.

И мадам де Лорсанж показала слушателям лист бумаги, который оставил ей Бельмор несколько лет назад. Там было написано следующее: «Посвятив себя пороку, один распутник без труда, в течение одного года, может развратить три сотни детей; в продолжение тридцати лет он развратит девять тысяч. Если каждый развращенный им ребенок, когда вырастет, хотя бы на одну четверть усвоит уроки учителя – а на меньшее рассчитывать не приходится – и будет развращать такое же количество юных душ, что вполне возможно, к тому времени, когда истекут указанные тридцать лет, пороком будет охвачено два поколения, и на земле будет минимум девять миллионов человек, развращенных лично им и, еще в большей мере, идеями и примерами, которыми он засеял свою пашню».

– Это блестящая идея, – согласилась Клервиль, – и ее можно попробовать осуществить, но, к сожалению, этот процесс не может все время идти так гладко…

– Надо не только развращать по три сотни человек ежегодно – надо, по мере сил, помогать в этом и другим растлителям.

– Если даже ты найдешь десятерых сообщников, которые одновременно с тобой приступят к исполнению десяти таких планов, все равно размах распространения зла не сравнится с эффектом самой элементарной, чумы или другой заразной болезни.

– Разумеется, – сказала я, – но недостаточно быть простым наблюдателем, ибо столь масштабное предприятие требует постоянного руководства и поддержки. Для этой цели и для окончательного успеха необходимо употребить и другие средства, о которых я говорила минуту назад: советы, примеры, литературные произведения.

– Мне кажется, ты ступаешь на скользкий путь…

– Допустим, но вспомните Макиавелли, который говорил, что лучше действовать без оглядки, нежели быть осмотрительным, поскольку Природа – та же женщина, которую можно покорить только с кнутом в руке. Опыт показывает, как говорит этот мыслитель, что она охотнее дарит свои милости жестокому поклоннику, нежели робкому.

– Твой Бельмор, должно быть, великолепный наставник, – улыбнулась Клервиль.

– Я и не скрываю этого. Мало найдется таких любезных и таких развратных людей. Кстати, он в восторге от сделок, которые я предложила ему совершить: я имею в виду спекуляцию недвижимостью. А как вы считаете, дорогая, можем ли мы, женщины, обманывать человека несмотря на самые добрые с ним отношения?