Жюстина, или Несчастья добродетели

Наконец София легла; едва коснулась она постели, как я был у ее изголовья. София потеряла сознание; я прижал ее к своей груди и, озабоченный более тем, чтобы осмотреть ее, нежели привести в чувство, успел обследовать все ее прелести, прежде чем ее стыдливость смогла помешать моим замыслам… Так вот что такое женщина! Так я думал, трогая лобок Софии. Так что же здесь красивого? А вот это, продолжал я про себя, поглаживая ягодицы, намного лучше и гораздо красивее, чем передняя часть. Но по какому странному капризу природа не одарила своими щедротами ту часть женского тела, которая отличает его от нашего? Ведь нет никакого сомнения, что именно к этому стремятся мужчины, но чего можно желать там, где ничего нет? Неужели их привлекает вот это? — недоумевал я, касаясь прекраснейших на свете, хотя и небольших грудей. Здесь нет ничего особенного, не считая этих двух шаров, так нелепо сооруженных на груди. Итак, сделал я вывод, возвращаясь к заду, только эта часть достойна нашего почитания, и раз уж мы обладаем ею в той же мере, что и женщины, я не понимаю, какой смысл так усердно добиваться ее. Все враки! В женщине нет ничего выдающегося, и я могу смотреть на нее без всякого волнения… Впрочем, мой член при этом поднимается, я чувствую, что это тело могло бы меня позабавить, но обожать его, как это делают мужчины, если им верить..? Ну уж, увольте.

— София, — произнес я довольно резко: именно такой тон надо употреблять с женщинами, чтобы поставить их на место, — проснись же, София! Ты что, с ума сошла? Ведь это я!

Когда она начала приходить в чувство, я продолжал:

— Сестренка, милая, я не сделаю тебе ничего дурного, я просто хотел посмотреть на твое тело, и теперь я удовлетворен: погляди, до чего оно меня довело, успокой мой пыл; когда я один, это делается вот так: посмотри, два движения рукой, отсюда вытекает сок, и все в порядке. Но теперь мы вдвоем, поэтому избавь меня от такой необходимости, София; мне кажется, я получил бы больше удовольствия, если бы этим занялась твоя рука.

И без лишних церемоний я вложил свой член в ее ладонь; София сжала его и обняла меня.

— О друг мой, — прошептала она, — нет нужды скрывать, что я, подобно тебе, давно размышляю о различиях, которые могут иметься между двумя полами, и у меня было огромное желание рассмотреть тебя всего. Но мне мешала стыдливость, мать не перестает твердить мне о благоразумии, добродетельности, скромности… Чтобы утвердить в моей душе все эти добродетели, она недавно отдала меня на попечение местного викария, человека строгого… сухого, который только и говорит, что о любви к Богу и о сдержанности, приличествующей иным девушкам, и после таких проповедей, друг мой, если бы ты не начал первым, я бы ни за что не завела об этом разговор.

— София, — сказал я тогда сестре, устраиваясь в ее постели и прижимаясь к ней, — я не намного старше тебя и не намного опытнее, но природа достаточно меня вразумила и убедила, что все культы, все религиозные мистерии — это не что иное, как презренная чепуха. Пойми, мой ангел: нет другого Бога, кроме удовольствия, и только на его алтарях должны мы совершать обряды.

— Это правда, Жером?

— О да, да! Это говорит мне мое сердце, и оно уверяет тебя в этом.

— Но как сделать, чтобы познать это удовольствие?

— Возбуждать себя и друг друга. Когда долго теребить эту штуку, из нее брызжет белый сок, который заставляет меня стонать от восторга; не успею я кончить, как хочется начать снова… Но вот насчет тебя, поскольку у тебя ничего подобного нет, я даже не знаю, как это сделать.

— Смотри, Жером, — отвечала сестра, кладя мою руку на свой клитор, — природа и меня вразумляла так же, как и тебя, и если ты захочешь пощекотать этот маленький бугорок, ты почувствуешь, как он твердеет и набухает под пальцами, если ты будешь его легонько массировать, пока я займусь тем, что у меня в руке, тогда, друг мой, или я сильно ошибаюсь, или мы оба получим удовольствие.

Не успел я исполнить желание сестры, как она вытянулась, вздохнула глубоко, и через минуту плутовка окропила мои пальцы. Я поспешил ответить на этот порыв сладострастия, навалился на нее, впиваясь губами в ее рот, и энергично массируя себе член, отплатил ей той же монетой. Ее бедра и лобок залил тот восхитительный сок, выброс которого доставил мне столько наслаждения. После этого мы оба погрузились в короткое оцепенение, естественное следствие сладострастного каприза, которое доказывает своей приятной истомой, до какой степени была только что потрясена душа и насколько она нуждается в отдыхе. Но в тогдашнем возрасте желания очень скоро пробуждаются вновь.

— О София, — сказал я сестре, — мне кажется, что мы оба многого еще не знаем, поверь мне, что не так надо вкушать это удовольствие, мы забыли некоторые обстоятельства, которые, впрочем, и не могут быть нам известны. Надо лечь одному на другого, и поскольку в тебе есть отверстие, а в моем теле имеется выступающая штука, необходимо, чтобы она вошла в твою полость, и при этом мы должны энергично двигаться, вот каков, по-моему, весь механизм сладострастия.