Жюстина, или Несчастья добродетели

— Друг мой, — обратился я к Мольдану, уведя его в соседний кабинет, — нас раскрыли, надо немедленно принять меры. Ваша жена, очевидно побуждаемая какими-то подозрениями, тайком пробралась в мою комнату, хотя ключ по-прежнему находится у меня в кармане, она услышала шум, заметила щель, которую вы хорошо знаете, и когда я вошел, она смотрела на ваши утехи. «Жером, — сказала она мне, — молчите, или я вас погублю…» Так что время не терпит, Мольдан, эта женщина чрезвычайно опасна, мы должны опередить ее.

Я даже не думал, что мой рассказ до такой степени воспламенит Мольдана. Он был возбужден до предела, когда я помешал ему: волнение нервных флюидов быстро разжигает пламя в печени, пожар разрастается, и вот, потрясая вздыбленным членом, взбешенный Мольдан бросается на тонкую перегородку, пробивает ее и на глазах детей наносит жене около двадцати ударов кинжалом в сердце.

Но Мольдан, обладавший только гневом злодея, но не его энергией, испугался того, что совершил, а крики и слезы окружавших его юных созданий довершили его окончательное смятение, и я подумал, что он сойдет с ума.

— Уходите, — сказал я ему. — Вы — трус: вас ужаснул поступок, который принесет вам счастье и спокойствие. Забирайте с собой своих детей, ничего не говорите слугам, скажите только, что ваша супруга уехала к подруге и пробудет там несколько дней. Мы с Викторией займемся остальным.

Потрясенный Мольдан ушел, за ним ушли его дети, и мы принялись наводить порядок.

Надо ли говорить вам, друзья мои? Да, да, разумеется: вы хотите, чтобы я раскрыл перед вами всю мою душу целиком, и я ничего не буду скрывать. Что-то вспыхнуло в моих жилах при виде тела, у которого только что благодаря мне была отобрана жизнь: искорка непостижимого каприза, который, как вы увидите, вскоре полностью овладел мною, зажглась в моем сердце, когда я увидел несчастную и все еще прекрасную женщину. Раздевая ее, Виктория представила мне прелести необыкновенной красоты, и я обезумел от желания…

— Я хочу сношать ее, — заявил я гувернантке моих воспитанников.

— Но она уже ничего не почувствует, сударь.

— Ну и что? Разве есть мне дело до ощущений предмета, который мне служит? Конечно, нет: неподвижность этого трупа сделает мое удовольствие еще острее. Разве это не моих рук дело? Что еще надо, чтобы я насладился успехом своего коварства?..

И я приготовился… Но пыл моих необузданных желаний обманул мои ожидания, меня погубило излишнее возбуждение: едва рука Виктории коснулась моего члена, как я исторг сперму, которую не мог более сдерживать, и гувернантка окропила ею неподвижные прелести прекрасной супруги моего хозяина. Потом мы продолжили прерванное занятие, смыли водой следы крови, залившей комнату, и спрятали труп в цветнике, окаймлявшем террасу рядом с моей комнатой. На следующий день Мольдан получил поддельное письмо, в котором подруга его жены сообщала ему, что эта достойнейшая супруга только что заболела у нее в доме и что она просит прислать Викторию ухаживать за ней. Девушка исчезла с хорошим вознаграждением, обещала молчать и сдержала слово. По истечении нескольких дней выдуманная болезнь мадам де Мольдан настолько обострилась, что оказалось невозможным привезти ее домой. Виктория периодически сообщала новости, Мольдан и дети якобы целыми днями молились о выздоровлении жены и матери. Наконец честнейшая супруга скончалась, и мы надели траур. Однако Мольдан не обладал ни твердостью, требуемой для великих злодейств, ни умом, необходимым для успокоения угрызений: раскаиваясь в своем преступлении, он возненавидел его причину; он больше не притрагивался к своим детям и упросил меня вернуть их заблудшие души на путь истинный, с которого их отвратило наше беспутство. Как вы, наверное, догадываетесь, я сделал вид, будто согласен, и пообещал сделать все возможное.

Тогда я понял, что для достижения цели мне надо снова поменять средства. И я взялся за Сюльписа: представил ему весь ужас преступления, совершенного его отцом.