Жюстина, или Несчастья добродетели

Я сел в Палермо на небольшое легкое судно, которое нанял для себя одного. Доплыл до скал Куля, мы заметили вдалеке берега Африки. А чуть дальше нас атаковал пиратский корабль, и мы сдались без сопротивления. В один миг, друзья мои, я лишился и богатства и свободы; в одну минуту я потерял все, чем более всего дорожат люди. Увы, сказал я себе, когда меня заковали в цепи, если бы эти неправедно скопленные деньги попали в лучшие руки, может быть, я примирился бы с судьбой, но найдут ли они лучшее применение у негодяев, которые рыскают в этих водах только для того, чтобы пополнить гарем тунисского бея? Будет ли им лучше у них, чем у меня, потому что я также купил бы на них сераль? Где же она, высшая справедливость судьбы? Но в конце концов я решил, что это лишь один из ее капризов: сегодня он меня разорил, а завтра другой поможет мне.

За несколько часов мы доплыли до Туниса. Мой пират привел к бею, который приказал своему «бостанги» отправить меня на работу в сады, а мои богатства были конфискованы. Я начал увещевать, просить — мне дали понять, что я — служитель религии, которая ужасает Магомета, и что мне лучше молчать и хорошо работать. Мне было только тридцать два года — довольно цветущий возраст, — и хотя мои утехи измотали меня, я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы терпеливо переносить свою судьбу. Я скверно питался, мало спал, много работал, но если в моем физическом состоянии произошли какие-то изменения, мой дух — говорю об этом, не хвастаясь — совершенно не пострадал, и в мыслях у меня по-прежнему была похоть и злоба[40]. Иногда я смотрел на стену сераля, у подножия которых трудился, и думал: да, Жером, у тебя тоже был сераль и много очаровательных жертв в нем, и вот ты сам, из-за своей оплошности, принужден служить тем, с кем ты соперничал.

Однажды вечером, предаваясь таким грустным мыслям, я заметил записку, упавшую к моим ногам, и поспешно подобрал ее. О, Небо! Каково было мое удивление, когда я узнал почерк и увидел имя Жозефины… той самой несчастной, которую я продал в Берлине с уверенностью, что она станет жертвой извращенного убийства.

«Приятно платить добром за зло (говорилось в записке). Вы полагали, что я погибну от рук злодея и с этой целью продали меня, однако моя звезда охранила меня от ужасной судьбы, которую вы мне предназначили. И если мне суждено быть счастливой, так это будет в тот момент, когда я разорву ваши цепи. Завтра, в этот же час, вы получите в знак моих чувств к вам кошелек с тремястами веницианскими цехинами и портрет той, которая когда-то любила вас… В нем будет письмо, оно подскажет вам средства спасти нас обоих. Прощайте, чудовище… которого я все еще люблю против своей воли; если ты не отвечаешь мне тем же, по крайней мере уважай ту, которая мстит тебе только благодеяниями. Жозефина».

О непостижимые движения самого ужасного из всех характеров! Моей первой мыслью было отчаяние оттого, что от жуткой смерти спаслась жертва, которую я на это осудил; второй мыслью была досада: я буду чем-то обязан женщине, над которой всегда хотел только властвовать. Ну ладно, решил я, примем сей дар судьбы, главное — вырваться отсюда. Когда я воспользуюсь ею, она узнает, что такое моя признательность.

Вторая записка, деньги, портрет — все я получил в назначенный час. Я поцеловал деньги, плюнул на портрет и жадно прочитал письмо. Меня извещали, что Жозефина владеет значительным состоянием, которое я могу разделить вместе с ней, если пожелаю и, особенно, если заслужу это; что я должен немедленно отправиться в указанное место к хозяину судна, который ждет, и договориться с ним о цене за переправку нас обоих в Марсель и о том, какие следует принять для этого меры.

Я помчался к этому человеку и получил от него утешительные разъяснения. Дельмас был раскаивающийся ренегат, который жаждал вновь увидеть свою родину и вырваться из лап турок как можно изящнее. Окошко захлопнулось; на следующий день я получил последнее послание, где говорилось, что наше предприятие произойдет ночью; мне предлагалось хорошенько запомнить это, чтобы наверняка найти Жозефину, ее сердце и ее сокровища ранним утром в глухом трюме судна Дельмаса.

Я был пунктуален. Не стану рассказывать вам о сцене встречи: она была нежной со стороны Жозефины и даже окроплена слезами, с моей стороны она была довольно сухой и сопровождалась тем внутренним чувством злобы и яростного протеста: когда кто-то попадет в мои объятия, я тотчас ощущаю живейшее желание подчинить его своей власти. Жозефина была в том возрасте, когда все черты переходят из стадии утонченности и очарования в красоту: она, действительно, была очень красивой женщиной. В ожидании, пока капитан поднимет паруса, мы выпили бутылку сиракузского вина, и моя милая спутница поведала мне о своих приключениях.