Живи! Разговор с самоубийцей

В этот же день, через некоторое время с этого же адреса нам написала коллега Елены, поинтересовавшись, что случилось. Не желая портить репутацию Лены, мы описали саму ситуацию, не вдаваясь в подробности того, насколько сильно она переживает. И попросили позвонить ей, узнать, как у нее дела. Вскоре эта врач сообщила нам, что Лена дома, спит. Тогда, опасаясь худшего, мы рассказали этому врачу о переживаниях Елены и попросили убедиться в том, что она действительно спит.

Оказалось, что Лена не спала. Она отравилась. Причем, будучи токсикологом, она выбрала такие лекарства, в такой дозе, которые имели серьезные шансы убить ее. Реанимировать Елену начали в «скорой помощи». Очнувшись, она смогла назвать средство, которое приняла. Состояние Лены было критическим. К счастью, борьба за ее жизнь увенчалась успехом. Но ребенок погиб.

Знаете ли вы, что такое потерять ребенка в утробе? Представляете ли вы, сколько лет после этой трагедии мучается несчастная мать, винит себя, что что-то сделала не так, даже если на самом деле она сделала все, что нужно? Смерть ребенка наносит обоим родителям незаживающую рану.

Мы надеемся, что Елена и ее муж не упадут духом, они обратятся к Богу, и Он залечит их раны. (На мой взгляд, Елене в данной ситуации нужно покаяться в гордыне, ошибочно принятой ею за ответственность. Покаяние исцелит ее от чувства безмерной вины).

Все участники этой истории – жертвы. Но на каждом из нас лежит ответственность за то, что мы делаем. И все-таки запустила эту трагедию первая из жертв. Причем та, проблемы которой были самыми незначительными из проблем всех участников истории. Ей больше всех и расплачиваться за три смерти, страдания двух семей и тот страшный шрам, который сохранится в жизни многих поколений этих семей.

Знаете ли вы, что суицид распространяется подобно эпидемии? По ТВ передают о том, что какой-то известный человек покончил с собой. Или неизвестный, но интересным способом. И несколько сот человек, бывших на грани, под влиянием этой информации, предпринимают попытку самоубийства. Несколько десятков из них гибнут, сотни теряют здоровье. Школьник узнает, что в соседнем классе кто-то покончил с собой – и пытается сделать то же. Особенно подвержены такому «примеру» родственники, потомки самоубийцы…

Словом, никто не уходит незамеченным. Каждый самоубийца оставляет после себя кровавый шрам на Земле, тащит за собой в ад и близких, и людей, которых даже не знал.

Примите простую истину – мы не песчинки в пустыне. Мы – единый, живой организм. Все мы, люди, тесно связаны между собой. Победа каждого из нас – это общая победа. Поражение одного – поражение всех.

Это как на войне, когда все сражаются, а один вдруг решает дезертировать. Своим предательством он ослабляет неразрывность фронта, он сеет зерна паники, он становится причиной гибели тех, кто надеялся на него и, может быть, даже любил…

Я – дочь самоубийцы. Одна из тех

С того дня прошло… сколько же лет прошло? Это воспоминание всегда со мной. Его нельзя никуда деть, нельзя выбросить, нельзя уничтожить. Четырнадцать лет назад моя жизнь была разрушена, потому что… потому что мой отец покончил с собой. Он попал в долговую яму и не нашел другого выхода.

Мне так хочется перестать вспоминать это. Но это невозможно.

Мне было 11 лет. Бойкая, жизнерадостная, веселая, общительная девочка, любимая и любящая. Светлая. Глаза… волшебные. Необыкновенный свет глаз, энергия, бьющая через край. Узнаешь ли ты свою дочь?

Мне больно смотреть на свои старые детские фотографии. Почему я не умерла тогда? Лучше бы я умерла!!! Тех глаз больше нет. И никогда больше не будет.

Простите. Я не могу подробно описать все слезы, пролитые за эти годы мной и мамой, мне слишком больно… Я скажу только, что мы плакали каждый день и ночь. Украдкой, тайком, явно, на людях, без людей. Кто ответит за все эти слезы?

Душевная боль, длиной в бесконечность, от которой не хочется жить.

Разве можно описать этот ужас – как мыли полы от твоей крови, разлившейся по полу? Как я могу передать чувство, пронзившее меня, когда я увидела тебя в гробу – желтого, обезображенного смертью – моего красивого, сильного, любимого отца?

Ничего страшнее в жизни для меня не было… Из груди вырвался какой-то звериный крик боли, ноги подкосились, небо дернулось, люди перемешивались в неясную толпу, я кричала и рыдала, и ревела нечеловеческим голосом.

Как я могу передать всю мерзость, увиденную мною? Как рассказать о том, что от нас отвернулись родственники и друзья, как мы стали голодать? Вначале мы проели вещи, потом – мебель, потом проели дом и пошли жить к родственникам Христа ради.

Как, как рассказать про нищету, оборванные старые вещи с помойки, и вечное чувство голода?

Я всю жизнь буду помнить то, что мне не дали поесть мои близкие родственники, когда я маленькая плакала от голода. Папины братья, мама, папа… Как я мечтала о сваренных куриных костях. Как вкусно было их обгладывать. Я до сих пор объедаю хрящи и надгрызаю кости, как животное, по привычке.