Живые мишени

…А может, отчасти дело было еще и в том, что приехавший комиссар одет был в матроску, чем сразу вызвал у Марии воспоминания о морском офицере Деменковском. Старшие сестры, бывало, называли ее «госпожа Деменковская», подтрунивая над тем, как сильно Маша увлеклась этим молодым человеком. Статный красавец, военный, обладающий приятными манерами и проявляющий личное заботливое участие к Марии, стал частым гостем ее мыслей. В сердце девушки зарождалось уже большое, настоящее, искреннее чувство, сокровенность которого она прятала, однако, от сестер, легко поминая имя Николая Павловича в шутливых, насмешливых разговорах, где слово «невеста» звучало, казалось, лишь ради забавы. Но она ждала каждой новой встречи с этим человеком и неустанно молила Бога о том, чтобы война пощадила его. Мысль о том, что когда-нибудь может не стать хорошо знакомой, кажется, одному только ему свойственной улыбки, взгляда его, удивительным образом наполняющего теплом все ее тело, – мысль об этом была невыносима.

Хотя Мария была благодарна войне за то, что подарила им случай встретиться, заговорить друг с другом и очень скоро почувствовать взаимную необходимость.

Маша гостила у отца, в Ставке, и среди всех солдат и офицеров увидела смутно знакомые черты человека, которого она, казалось, уже где-то встречала. Девушка не ошиблась. Деменковский сам напомнил ей обстоятельства их первой (и тогда еще совсем мимолетной) встречи. Он гостил на яхте «Штандарт» – любимой яхте великих княжон, подарившей им столько счастливых часов, давшей необыкновенное ощущение уютной оторванности от земли, наградившей их видом самых красивых закатов и рассветов….

Но тогда случайная встреча ничего не сказала еще о будущем чувстве. Да и теперь Деменковский, уже прошедший через настоящие бои, не раз рисковавший жизнью, был не простым морским офицером, а человеком, привыкшим смело смотреть в глаза смертельной опасности. В нем нынче, при той мягкости и учтивости, с которыми он обращался к Марии, сразу чувствовалась настоящая мужественность, выкованная в горниле сражений. Он стал частым гостем мыслей и снов Марии, и имя его теперь стояло одним из первых в ее молитвах.

Небрежно натянутая на тело матроска комиссара Яковлева вызвала в памяти море, любимую яхту «Штандарт», настоящую морскую форму и, конечно, Николая Павловича Деменковского, никаких вестей о котором она уже давно не получала. И таким резким был контраст между любованием с палубы яркими закатами, солнцем, ласкающим морские волны, и этой комиссарской ухмылкой, зачем-то напяленной матроской, что Яковлев сразу вызвал враждебность неприятия. Казалось, руки у него такие же липкие и скользкие, как и взгляд, мнилось, что он станет лезть во все самое важное и сокровенное, самое дороге, что есть у Маши. Поэтому в первый же день, как он явился, Мария спешно стала сжигать все свои письма, все дневники, думая, что он непременно ворвется к ней в комнату, станет рыскать по всем углам и обязательно наткнется на имя Деменковского. Очень не хотелось, чтобы липкие пальцы прибывшего комиссара касались сокровенного имени, – это не шутливые разговоры с сестрами, где имя дорогого офицера можно поминать всуе, – здесь грязь чужой души будет липнуть к свету.

Младшая сестренка, Настя, тоже решила жечь свои дневники в подражание Маше, страницы эти хранили лишь давние детские секреты, но вскоре пепел сделал одинаково неотличимыми и детские секреты, и взрослые тайны.

Глава пятая

Яковлев усмехнулся особенности ситуации, отсчитывая пачки купюр охране, стерегущей бывшего царя и семью его. Набранные Керенским гвардейцы оставались верными своей службе даже после падения Временного правительства и при этом готовы были драться с пришедшими к власти большевиками, полагающими, что судьбу Николая Кровавого теперь должны решать они. Но, готовые пролить и свою, и чужую кровь, с легкостью отбившие попытки Уралсовета завладеть царской семьей, совсем иначе отнеслись они к комиссару Яковлеву, демонстративно показавшему свое сочувствие к ним. На заявление Яковлева, что он по распоряжению ВЦИКа должен увезти Романовых из Тобольска, тут же раздались растерянные возгласы: «А куда наш отряд-то денется тогда? Что с ним будет?»

– Нас, знаете ли, тут уже контрреволюционерами практически считают. А мы только и делаем, что свою службу знаем. В этом и вся вина наша.

– Вот, вот, – и главное, ночами не спим, караулим, к малейшему звуку шагов прислушиваемся. А награда нам за это какая? Дырка от бублика – все наше жалованье теперь. Полгода, почитай, уже без денег сидим, жалованье с того времени платить и перестали.

– Разве Тобольский Совет вам деньги не платит? – выразил деланое удивление Яковлев, даже интонацией своего голоса зарабатывая все больше доверия у неприкаянной царской охраны.