Живые тени ваянг

То, что предстало перед ее глазами, лучше бы никогда не видеть. На полу прямо у двери — подошвы огромных солдатских ботинок, на одном из которых приклеился грязно-розовый лепесток джипуна. Ботинки упирались в стену, которая и была для них самой надежной точкой опоры, и ритмично отталкивались от нее — взад-вперед, взад-вперед… А за ботинками ее взгляд выхватил темно-зеленые солдатские штаны, приспущенные с толстой белой задницы. Пышные половинки, двигаясь в такт ботинкам, почти полностью закрывали худенькое девичье тельце. И только по цвету куска разорванного саронга, что валялся рядом, Булан поняла, что это не Диан.

— Сари? — испуганно вскрикнула она, не зная, как сейчас поступить. А в голову ударила еще одна страшная мысль: «Теперь ты отсюда не уйдешь!»

Девушка молчала. Видимо, насильник наказывал свою жертву, если она подавала голос. Лишь мелькнуло лицо с размазанной грязью и прикушенной губой, из которой сочилась кровь.

В голове Булан что-то помутилось, и обуяла ее такая ненависть к белой заднице, что женщина яростно схватила стоявший на полу кувшин для воды, кажется, в нем бултыхалась жидкость, и… размахнулась… Удара не получилось — кто-то сзади успел оглушить ее.

Когда Булан очнулась, ее кембен был уже разорван, и две больших мужских ладони ощупывали ее открытую грудь, небольшую и по-девичьи упругую. Потом они сорвали бусы из жемчуга, самые дорогие для нее бусы, потому что это был подарок от любимого Агуса. В живот давило тяжелое колено, оно упиралось, помогая хозяину еще глубже войти в ее святое лоно.

«О, великий Шива, прояви ко мне милость и прости меня за то, что йони[69] приняла чужой лингам [70]. Ты всегда ценил тех, кто почитает Линга-йони-мурти[71]

, поэтому прошу именно тебя: накажи варваров!»

* * *

Еще до того, как поселиться на мировой горе Гунунг Агунг, затеяли Брахма и Вишну спор: кто из них главнее? Долго спорили они и никак не могли прийти к единому мнению. И вдруг перед ними возник огромный огненный столб, такой высокий, что не видно его конца. Приняв его за врага, размахнулись оба божественными кинжалами, но даже и тогда не смогли его уничтожить. И решили они разобраться, в чем же дело. Отправился Брахма искать верхний конец, а Вишну — нижний, но не нашли их, и снова вернулись на прежнее место. И вышел тогда из столба-лингама Шива, демонстрируя, что он и есть самый главный, а Брахме и Вишну указал на то, чтобы они всегда почитали Линга-мурти.

Если это было так, то где же мать-богиня Деви?[72] Ведь без нее не может быть истинного почитания Линга-йони-мурти!

Однажды Шива так разбушевался, что оторвал голову ловкому Богу Дакше[73]

и разрушил жертвоприношение. Другие боги очень просили его успокоиться, но не могли унять разозлившегося Шиву. И тогда они обратились за советом к Деви: «Как нам смирить крутой нрав Бога Шивы?» «Нет ничего проще, — ответила им Деви, — начните почитать жертвенный столб юпа-стамбха [74], вот тогда и получите милость Шивы.» Так и случилось.

* * *

Уже стемнело. Сегодня — особенно рано: клубы черного дыма, закрывшие солнце, превратились в сплошное черное покрывало.

Оно повисло над Бадунгом, как знак глубокой печали и начало большого траура.

Мама и сестренка так и не вернулись. Интан продолжала их ждать, хотя понимала, что, скорее всего, их она уже не увидит. Потом она услышала тяжелые шаги, кто-то прошел через ворота чанди бентар. Шаги стали отчетливее, видимо, этот человек приближался к дому. Не раздумывая, Интан выбежала из своей комнаты и спряталась, как просила мама, «в ногах», в большой художественной мастерской, отдельно стоящем строении вроде сарая, заставленном стеллажами, ящиками с инструментами и заготовками для скульптур.

Когда еще был жив дед, он любил ваять скульптуры богов. Особенно почитал он Бога Шиву, поэтому и сделал несколько совершенно разных скульптур. На одной из них, традиционной, Шива сидит в позе лотоса и медитирует, на второй — танцует, размахивая шестью руками. Любитель необычного, дед выточил из камня даже Шиву-лингам, возвышающийся над квадратным углублением с канавкой-желобком — йони. Все эти скульптуры стояли на запыленных полках, заставленных фигурами различных мифических героев, и потому Интан не стала их искать. Сейчас для нее совершенно не имело значения, как выглядит Шива, и поэтому она взяла в руки ближайшую к ней скульптуру, левая сторона которой изображала супругу, Парвати, как женскую ипостась, а правая — мужскую, и обратилась к Шиве-Парвати:

— У меня родится сын, и я его назову Вира[75]. Помоги мне!

По двору и саду кто-то топал. Хлопали двери дома, оттуда что-то выносили.

— О, всемогущий Шива, — не сдавалась Интан, — спаси меня и моего ребенка!