Живые тени ваянг

Мастер уставился на Альберта, он начал его так внимательно разглядывать, что тому стало не по себе. В это время мальчики оторвали свои взгляды от содержимого сундучка, приподняли головы, а некоторые — и вытянули шеи, чтобы из-за высокой перегородки террасы увидеть белого человека. И Альберта пронзили эти глаза. Да, это были глаза Катарины, но только — темные. Точно такие же открытые и бездонные, точно такие же чуть печальные, с поволокой. Это были ее глаза! Альберт стоял, пораженный увиденным, и не мог произнести ни слова.

И тут он почувствовал, что от него ждут ответа — старуха повторила вопрос, гораздо громче и настойчивее. Чтобы выйти из забытья, Альберт перевел взгляд на нее и только тогда понял, что старая спрашивала, возьмет ли он сына. Клубок мыслей завертелся в голове, напоминая о том, чей это ребенок и после какой близости взрослых людей он появился на свет. Но Альберт встряхнул головой, словно сбрасывая эти мысли, и уверенно произнес:

— Да.

После маленькой паузы он добавил:

— Я приехал сюда специально за сыном.

Старуха и мужчина о чем-то начали спорить, это был даже и не спор — Альберту поначалу так показалось, а оживленный диалог о мальчике. Видимо, они понимали, что этот белый человек не сделает ребенку ничего плохого, напротив, тому будет гораздо лучше в чужеземной стране. Он сможет научиться хорошему ремеслу, овладеть языками, развить свой талант.

Старуха тихонько позвала мальчика, и тот спустился с террасы и подошел к незнакомцу. Он оказался невысоким и очень хрупким, так что на вид ему можно было дать не больше десяти лет. Но Альберта это не смущало — глаза Катарины он смог бы узнать из тысячи глаз. Мальчик стоял, потупя взгляд, и разглядывал носики ботинок белого господина, удивляясь тому, что не видно пальцев на ногах. Он был так ошарашен новостью о том, что может уехать из деревни, что пока не знал, хочет ли этого.

Они вернулись в дом старухи, и она вынесла мальчонке светлые шаровары, такие маленькие, видимо, они не будут закрывать даже коленки. Скорее всего, это и была его праздничная одежда. Когда садились в экипаж, где уже придремали солдаты, мальчик неожиданно спрыгнул на землю и побежал в дом. Альберт подумал, что тот решился на побег, и не знал, что делать: бежать за ним, или послать солдат. Но через несколько минут беглец вернулся, видимо, он забыл в доме ценную для него вещь, а может, хотел попрощаться с какой-то игрушкой, или с домашними духами.

— Как его зовут? — спросил Альберт старуху.

— Ваян[182].

— Это вы так его назвали?

— Нет, такое имя дала ему мать…

«Странное имя, — подумал он, — где-то я его уже слышал. Откуда только Катарина знала туземные имена? Впрочем, сейчас какая разница? А там, в Амстердаме, дам ему нормальное имя. Например, Бенджамин… Или — Даниэль… Нет, лучше — Корнелиус…»

До отплытия корабля в Амстердам оставалось не меньше месяца, так что было достаточно времени для того, чтобы позаниматься с мальчонкой. Первым делом Альберт его хорошо «постирал» в ванне, нагрев воды. Он знал, что яванцы всю жизнь моются в холодной воде, и не разделял их пристрастий. Сам он любил понежиться в теплой ванне с настоями трав. Ему казалось, что только так можно действительно очиститься от грязи.

Вторым пунктом его плана было желание разобраться с именем. Именно сейчас это надо сделать, а не потом, когда уже привыкнешь называть его Баяном. Это имя Альберту совершенно не нравилось, тем более, оно напоминало ему о том самом Прошлом, которое он так хотел и… не мог забыть. Пожалуй, имя Бенджамин неплохо подходит мальчишке. Конечно, оно длинное, на вырост, но поначалу можно сократить до Джами. Совсем неплохо… Есть в этом коротком имени нечто восточное, совсем чуть-чуть, словно специй в европейском блюде… Одним словом, Альберт был совершенно доволен своим выбором и стал называть мальчика именно так: Джами.

Третьим пунктом плана стояло всего одно слово — «язык». Понятно, что для общения между людьми нужно сломать языковой барьер, и Альберт начал ежедневно подбрасывать Джами всего по нескольку слов в день, причем, самых простых: дом, дверь, солнце, земля, кровать… Тот схватывал их на лету, ведь был он в возрасте, когда человек еще не испорчен ни дурными привычками, ни порочными желаниями, и легко может обучиться любому ремеслу.