Живым не дамся смерти 1/2

– В философском контексте? – что-то опять мудрит фельдшер, задаваясь новым, довольно странным вопросом для этого места нахождения, где о философии вспоминают лишь тогда, когда говорить больше не о чем (всё предрешено тут). Тогда, впрочем, его вопрос не столь странен, если вы, конечно, понимаете язык медицинских работников, кто и выражается всегда мёртвым языком, что б не быть полностью ясным для тех, кто в первую очередь заинтересован в ясности понимания своего лечащего врача (так же использование мёртвого языка в своих лечащих действиях, служит для того, чтобы иметь связь с потусторонним миром, с кем у врачей идёт торг насчёт своего пациента) и имеет чувство юмора до чего же странное и поразительно пугающее пациентов.

Ну и подошедший к фельдшеру человек, явно не полностью и правильно уловив посыл этого вопроса фельдшера, слегка растерялся, интуитивно чувствуя, что фельдшер, как и другие работники медицинского цеха, просто так вопросами не задаётся, из-за необходимости не расстраивать фельдшера и ему не грубить своим отказом, и вообще, лучше будет получить для себя дополнительную информацию, чем нет, даёт утвердительный ответ. Что видно по фельдшеру, его удовлетворяет и он с задумчивым видом, после глубокой затяжки обволакивающего разум дыма, выдаёт удивительную сентенцию. – Вижу в этом имени преемственность политического и духовного поля. – И сказав это, теперь внимательно ждёт ответа на эту свою иносказуемость от этого подошедшего к нему человека, всего лишь поинтересовавшегося о здоровье своего знакомого, а не о его дальнейшей политической судьбе.

А обычные люди так далеко не заглядывают в отличие от медицинских работников, кто вынужден в своём подходе к лечению пациента рассматривать не только его биологические данные, подверженные природной коррозии и оттого выходящие время от времени из строя, но и его духовные основы, этот становый хребет человека, на котором вся эта биологическая масса, называемая человеком и держится. Плюс медицинские работники, за кем часто определяется будущее человека, как бы они не стремились быть бесстрастными и нейтральными, должны обязательно учитывать то, как себя зарекомендовал при жизни их пациент и кого по делам его ждёт, либо рай, либо ад. А от этого его итогового пункта назначения пути человека уже многое в будущем зависит для его лечащего врача, уж совсем не желающего портить отношения с представительствами обеих итоговых точек.

– Я политикой не интересуюсь. – Слишком уж самоуверенно заявляет вот такое этот проходимец точно.

– Вот как. – С интересом и с долей удивления посмотрел на проходимца фельдшер, слегка ему позавидовавший, если это, конечно, правда.

– А кто для вас этот Соломон Андреевич? – через прищур глядя на столь взволнованного проходимца для фельдшера, задаётся ему вопросом с подвохом фельдшер. А проходимец чего-то не понимает, какое это имеет отношение к здоровью столь им уважаемого Соломона Андреевича. О чём он так и спрашивает этого столь самонадеянного человека от медицинской как бы профессии.

А фельдшер, что за бестия такая, стоит на своём, на пакостном отношении к людям с этой стороны лечебного процесса. – Я, – говорит чересчур самонадеянно фельдшер, – задал вопрос. И хочу услышать на него прямой и искренний ответ. – И падла так при этом уставился на человека так о Соломоне Андреевиче волнующегося, что он даже вступил в спор с человеком медицинской профессии, с кем априори не вступают в спор, если ты, конечно, уверен в том, что тебя в итоге обойдёт стезя встречи с человеком врачебной профессии – без всяких мучений и цепляний за жизнь ты успокоишься в итоге не веки вечные.

– Искренне хотите знать? – риторически спрашивает фельдшера этот нервный проходимец, со своей стороны уперевшийся взглядом в фельдшера. – Раз так, то слушайте. Я всеми душевными силами терпеть не могу эту гадину, Соломона Андреевича. И по этой самой причине, я нахожусь в первых рядах людей, переживающих за его здоровье. Хочу, значит, что б он ещё подольше помучался, постепенно сдыхая от всех своих болезней, даденных ему за грехи перед нами, его подчинёнными.

– Ну, раз так! – с облегчением выдыхает фельдшер. – То спешу вас успокоить. С вашим Соломоном Андреевичем в этом плане будет всё в порядке. Так что можете успокоиться и, идти домой ни о чём не волнуясь.

– А как насчёт того, чтобы укрепить мою уверенность в ожиданиях благоприятного положения с Соломоном Андреевичем? – многозначительно так посмотрев на фельдшера, задаётся вопросом проходимец.

– Вы подвергаете мою веру в бога испытанию. – Воздев руки к верху с сигаретой в одной, что-то в себе такое теологическое возомнил фельдшер, если честно, то всегда прибегающий к вот такой защите своих врачебных ошибок. – Не хотите ли вы подвергнуть сомнению то, что всё в руках бога? – задался вопросом фельдшер, посмотрев вновь через прищур на этого сомнительного типа.

– Я в этом даже не сомневаюсь. – Говорит в ответ проходимец. – Я всего лишь считаю, что человек есть сознание помыслов бога и инструмент проведения его замыслов в жизнь.