Живым не верится, что живы...

Стих встает, как солдат.Нет, он как политрук,Что обязан возглавить бросок,отрывая от двух отмороженных рукземлю всю.Глину — всю. Весь — песок.Стих встает, а слова, как солдаты лежат,Как славяне и как елдаши,

вспоминая про избы, про жен, про лошат.Он-то встал, а кругом ни души.И тогда политрук… впрочем, что же я вамГоворю — стих! — хватает наган,бьет слова рукояткою по головам,сапогом бьет слова по ногам.И слова из словесных окопов встают,выползают из-под словаряи бегут за стихом и при этом поют,

мирозданье все матеря.И, хватаясь (зачеркнутые) за живот,Умирают, смирны и тихи…Вот как роту подъемлют в атакуи вот как слагают стихи.

В стихотворении «Как делают стихи» творческий процесс уподобляется атаке, которая рисуется поэтом с поразительным бесстрашием перед жестокой реальностью, и между этими, столь далекими друг от друга по содержанию слоями действительности — муки творчества и кровавый бой — возникает поэтический контакт. Интересно, что в этом контакте оказалась поэтически осмысленной не только «проза» творческого процесса, но и жестокие страшные будни войны — и речи не может быть о до сих пор усиленно вбиваемое в головы мифическое «За родину, за Сталина!»

Слуцкий резко расширил владения стиха, отвоевал для него большие массивы прозы, считавшиеся прежде поэтически бесплодными. И при этом его «прозаический стих», как его часто называли в критике, пронизан замечательной внутренней музыкой — это органическое соединение прозы и музыки и делает Слуцкого большим поэтом. Слуцкий писал о том, что в стихах «музыка — святая простота — она сама собою разумеется — сначала». А в другом стихотворении он пишет о себе: «Три мелодии или четыре. Я на них нанизывал стихи». Вообще подспудная глубинная «музыка» — главное «чудо», главная «тайна» поэзии. И она часто служит тем непреодолимым камнем преткновения, который делает невозможным перевод на другой язык замечательных стихотворений. Внутренняя мелодия в стихе Слуцкого преобразует прозу, властно подчиняет ее себе, ведет за собой. Поразительны сила и энергия этой музыки — как разнообразны, но сразу же узнаваемы — это Слуцкий — его мелодии. Прислушаемся к ним, чтобы убедиться, что определение «угловатый» (к которому не раз прибегал и автор этих строк) никак не может быть исчерпывающей характеристикой стиха Слуцкого. Вот примеры.

Ордена теперь никто не носит.

Планки носят только дураки.И они, наверно, скоро бросят,Сберегая пиджаки.

Еще один:

Набираюсь терпенья на всю полосу —я с запасом его набираю,положу поудобнее крест и несу,плечи — все до крови стираю.

Или:

Был ты домом, может богатым.Стал ты комом круглым, покатым,стал ты камнем, добился цели.Все мы канем, выплывем все ли.До сих пор меня не усталиТешить серии: были — стали.

Однако, и это необходимо иметь в виду, музыка стиха важна не сама по себе, суть в том, что она освещает новым светом драматический материал, который прежде всего и больше всего привлекает Слуцкого, переключает его поэзию в некий высокий общечеловеческий порядок. И чем органичнее, выразительнее внутренняя мелодия, тем ощутимее общечеловеческий подтекст стихов.

Как известно, устаревают даже географические карты. Проходит какое-то время, изменяется ландшафт — пересохла речушка, соорудили мост там, где был паром, проложили дорогу. Все это нужно учесть — выпускается новая исправленная карта. Со временем меняется и «карта» литературы, поэзии. Особенно плохи «карты» литературы советской поры, они создавались по ложным «измерительным» программам и часто совершенно кричаще не соответствовали реальному положению дел.