Жизнь

Про Фло я уже упоминал — она была среди моих самых любимых, из компании черных девчонок из Лос-Анлжелсса. Вокруг нее было еще три-четыре таких же. Когда у меня расходовалась анаша или еще чего, она посылала свою команду на добычу. Мы с ней спали вместе кучу раз, и никакой ебли — или почти никакой. Просто отрубались или полуночничали на пару, слушали что-нибудь. Вообще все это чаще всего вертелось вокруг музыки. Я был владелец лучших звуков, а они приносили мне что-то свое местное, которое только что вышло. Кончалось ли все вдвоем в постели, на самом деле было малосущественно.

Мы с Бобби Кизом попали в еще одну заваруху в конце дальневосточного тура в начале 1973-го. Вообще-то Бобби угодил в такую задницу, что мог бы до сих пор отбывать срок, если бы не почти божественное вмешательство. На этот раз его спасли ананасы.

Первый концерт тура играли в Гонолулу. Мы тогда должны были лететь в Новую Зеландию и Австралию, а Гонолулу был местом вывоза и повторного ввоза в Штаты. Нужно было зарегистрировать все музыкальные инструменты на выезде с Гавайев, а на обратном пути твой багаж сверяли со списком, чтобы ты ничего лишнего не импортировал.

Эту историю должен рассказывать сам Бобби — как её главный герой.

Бобби Киз: Мы с Китом и Rolling Stones гастролировали по Австралии и Дальнему Востоку в начале 1973 года. Это еще когда с нами разъезжал доктор Билл, и мы с Китом держали концессию на его патентованные средства от гастрольного стресса. Короче, мы возвращаемся и проходим гавайскую таможню. Я везу все свои саксофоны, и у них должны проверить серийные номера, чтобы подтвердить, что это те же самые дудки, которые я вывозил. И таможеннику нужно перевернуть сакс вверх ногами, потому что серийные номера напечатаны снизу. Ну и в ту секунду, когда парень переворачивает сакс, я слышу — гремит. О черт, я знаю, что это гремит! Бу-бум! На стол вылетает шприц. И втыкается в крышку прямо перед таможенником. И конечно, сразу одно потянуло другое. Кит был тут же рядом — стояли в одной очереди. Они нас немедленно разделяют — уводят меня, устраивают мне полный шмон, находят эти здоровые капсулы с герычем и чего только нет. И пялятся — аж зенки выскакивают. Хули — мужик-то, который это дело оприходовал. считай, за раз годичную норму отработал! Машинка строчит, только вьет. «Ух ты, блин, мы ж крупную рыбу словили с подельником! Вот же везуха! У нас тут на них статей целый прейскурант». И точно, так и есть. Они нас сфотографировали, резво откатали наши пальцы и веселятся от души — хо-хо, десять лет! Чирик, железно! А поскольку это самый конец тура, вокруг никаких сопровождающих и ошивающихся, все уже свалили. И мне разрешили один телефонный звонок.

В то же самое время меня тоже оттащили и обыскали, но тут им вышел облом. Я ходил чистенький. Причем шмонали меня — как блох искали. А я понимаю, что Бобби сейчас уже точно в каталажке. Если у тебя вываливается шприц на всеобщее обозрение, выкрутиться шансов нету. И мне нужно позвонить, потому что я знаю, что Бобби понадобится адвокат. Поэтому я всеми правдами и неправдами дорываюсь до телефона и звоню во Фриско, в Лос-Анджелес, чтобы раздобыть ему защитничка. Под конец меня выпускают к следующему рейсу до Фриско. Я встаю в очередь на посадку, и кто блядь, стоит впереди? Бобби Киз, чтоб ему! Эй, а ты какою хуя здесь делаешь? Мне только что кишки чуть не вынули! Как ты-то вперед меня пролез? А Бобби говорит:

— Звоночек один сделал.

— Звоночек сделал? Кому это еще?

— Мистеру Доулу.