Жизнь Англии в Средние века

Строгость и даже суровость — вот основополагающий принцип средневекового воспитания в семье и в школе. Леди Джейн Грей[34], чья печальная судьба всем известна, рассказывала, что родители требовали от неё делать всё «столь же совершенно, как Господь сотворил мир», и в тех случаях, когда у девочки не получалось соответствовать такому высокому эталону, её ожидали «тычки, пинки да затрещины». Совершенно обычным для того времени были и «воспитательные» методы Агнес Пастон, которая каждую неделю регулярно секла свою дочь и выражала надежду, что если её сын не будет успевать в школе, то наставник «станет как следует пороть его, пока тот не исправится». Показательно, что студенту Кембриджа, получившему звание магистра грамматики, вручали розги и другое «воспитательное» орудие — прут с плоским диском на конце, предназначенный для того, чтобы бить школяров по ладоням; новоиспечённый магистр должен был доказать свою дееспособность в роли школьного наставника, выпоров специально нанятого для такого случая мальчишку, чьё терпение вознаграждалось четырьмя пенсами. Время от времени люди с более гуманными взглядами выступали против сложившейся системы экзекуций: св. Ансельм, великий епископ Кентерберийский, говорил, что жестокость и насилие лишь заставляют мальчиков возненавидеть не только своих наставников, но и всё, связанное с учёбой; а когда главу Итона[35] чествовали как лучшего учителя и лучшего мастера порки своего времени, прославленный педагог Роджер Эшем высказался в том смысле, что ученики этого славного мастера больше обязаны своими успехами собственным задаткам, чем его розге. При домашнем обучении иной раз вместо наказаний прибегали к методике поощрения, и мы знаем о той «тарелке с сахаром и сладостями», которая в 1550 г. была приготовлена для маленького Фрэнсиса Виллоубая «ради того, чтобы побудить его взяться за книгу». Однако подобные случаи были исключением. Тем не менее, как ни зверствовали наставники, им так и не удалось привить средневековым сорванцам ангельские добродетели. Поэт Лидгейт, описывая своё детство, пришедшееся на середину XIV века, вспоминает о том, как он не любил вставать рано утром и ложиться спать вечером, как ему не хотелось мыть руки и приниматься за уроки. С гораздо большим удовольствием пишет о том, как славно проводил время в играх с товарищами, как дрался и лазил по чужим садам, морочил голову старшим и насмехался над прилежными учениками, как прогуливал занятия или являлся в школу с опозданием и сочинял в своё оправдание какую-нибудь вдохновенную ложь. Вполне возможно, что, подобно герою забавного стихотворения XV века, Лидгейт-школьник уверял учителя, будто мать посылала его доить уток:

Увидев меня, наставник просто взбеленился:— Где ты был, негодник?!Доил уток, моя матушка занемогла, —

Так я ответил, и ничего тут нет странного,Ну, пусть бы я промолчал, неужели это спасло бы меня?

Те строки, в которых повествуется о том, как поступил учитель с незадачливым выдумщиком, лучше опустить: школьнику не удалось избежать сурового наказания. Неудивительно, что мальчик, у которого саднила душа — и не только душа, — должен был дать выход своим чувствам:

Пусть мой учитель станет зайцем,А все его книги превратятся в свору гончих.

Тогда сам я сделаюсь весёлым охотником;Я протрублю в рог, я не стану медлить!Пусть он сдохнет, мне наплевать на него.