Жизнь Антона Чехова

С Мишей Антон был более откровенен: «Пьеса шлепнулась и провалилась с треском. В театре было тяжкое напряжение недоумения и позора. Актеры играли гнусно, глупо. Отсюда мораль: не следует писать пьес. Тем не менее все-таки я жив, здоров и пребываю в благоутробии. Ваш папаша А. Чехов».

Уезжая от Суворина, Чехов без его ведома взял у него последние три выпуска «Вестника Европы», в которых был напечатан очерк И. Соколова «Дома», рассказывающий о тяжкой судьбе русского крестьянства и давший толчок суровой чеховской прозе, появившейся после «Чайки».

В сопровождении Потапенко и суворинского лакея Василия (который, как и гувернантка Эмили Бижон, был привязан к Чехову не менее, чем к хозяину) Антон отправился на вокзал. Не дожидаясь ночного экспресса, он предъявил бесплатный билет и сел в первый отходивший на Москву товарно-пассажирский поезд. После блуждания по промерзшему Петербургу ему сутки пришлось трястись в холодном вагоне. (Эта поездка не замедлила сказаться на его легких.) Чтобы скоротать утомительный путь, Антон еще раз прочел записку Александра, полученную по окончании провалившегося спектакля. Это был единственный раз, когда Александр похвалил серьезный драматический опыт младшего брата: «Я с твоей „Чайкой“ познакомился только сегодня в театре. Это чудная, превосходная пьеса, полная глубокой психологии, обдуманная и хватающая за сердце. С восторгом и крепко жму твою руку».

На обороте записки Антон набросал полное извинений письмо жене Суворина: «Милая Анна Ивановна, я уехал не простившись. Вы сердитесь? Дело в том, что после спектакля мои друзья были очень взволнованы; кто-то во втором часу ночи искал меня в квартире Потапенки; искали на Николаевском вокзале <…> Это трогательно, но нестерпимо. К тому же у меня уже заранее было предрешено, что я уеду на другой день независимо от успеха или неуспеха. Шум славы ошеломляет меня, я и после „Иванова“ уехал на другой день. Одним словом, у меня было непреодолимое стремление к бегству, а спуститься вниз, чтобы проститься с Вами, было бы нельзя без того, чтобы не поддаться обаянию Вашего радушия и не остаться. Крепко целую Вам руку, в надежде на прощение. Вспомните Ваш девиз! Я остригся и стал похож на Аполлона. Представьте, я чувствую, что я влюблен».

Хотя девизом Анне Ивановне служила напечатанная на ее почтовой бумаге фраза «Comprendre – pardonner!»[367], Антон, перебеливая письмо, предусмотрительно опустил слова о своей влюбленности. Теперь не Лика, а Людмила Озерова завладела его чувствами.

Однако ум его тревожили мысли о тяготах крестьянской жизни. Прочитав очерк «Дома», Чехов обратился к автору с просьбой об оттисках. В Москву Антон прибыл 19 октября, еще до рассвета, и сразу пересел в поезд, идущий в сторону Мелихова. К восьми часам утра он вышел на станции Лопасня, оставив в вагоне третьего класса сверток с халатом и постельным бельем. (В тот же день начальник станции вернул ему вещи.) Мелиховская круговерть сразу заставила позабыть о петербургских огорчениях. На кухне работники шумно пропивали горничную Анюту Андриянову, просватанную отцом против ее воли. За три недели отсутствия прибавилось больных мужиков. Заседания в Серпуховской земской управе, на которых Антона благодарили за строительство школы и обещали построить шоссе до Лопасни, отняли у него последние дни октября. Сам Чехов задумал устроить в таганрогской библиотеке справочный отдел. А в голове уже роились мысли о новой повести – впервые за четыре последних года в ней не будет личных тем, – которая получит название «Мужики». Готовясь к работе над ней, Чехов разыскивал русское издание (с французским у него все-таки было неважно) статьи Винье д’Октона «Крестьянин во французской литературе».