Жизнь Антона Чехова

Пять лестничных пролетов, ведущие к новой московской квартире, превратились для Антона в «великомученический подвиг». Погода на улице стояла холодная. Неделю он провел в уединении с Ольгой, Шнапом и корректурой для Маркса и Миролюбова. Затем в квартиру потянулись друзья и коллеги, предлагая сочувствие и медицинские советы. На улицу Антон вышел на второй неделе мая, чтобы купить Марьюшке очки для работы в саду и для визитов в церковь. Затем Чехов вызвал к себе Суворина, который приехал незамедлительно и провел в разговорах с ним два дня. Антон уговаривал его опубликовать сочинения своего старого приятеля Белоусова, днями тачавшего брюки, а ночами переводившего на русский язык стихотворения Роберта Бернса.

Затем вслед за Сувориным Антон отправился в Петербург, однако там общался лишь с Адольфом Марксом, который согласился пересмотреть условия контракта, но только при личной встрече с Чеховым. Маркс предложил ему пять тысяч рублей «на лечение», от которых Антон решительно отказался, и чемодан своих роскошных изданий, перед которыми Антон не устоял. Окончательный разговор издатель с автором отложили до августа. Погода в столице была уже летняя, однако, даже не повидавшись с Александром, Антон быстро собрался в обратный путь. Не пожелал он встретиться и с Ликой. Ее муж, в то время находившийся на военных учениях, с тревогой писал ей: «Жду тебя с нетерпением в Москву — мне без тебя невмоготу жить, думать, действовать <…> Сейчас Чехов в Петербурге. Неужели он к тебе не заглянет?»576

Маша уехала в Ялту присматривать за Евгенией Яковлевной и за садом. В московской квартире жизнь была бы вполне благополучной, если бы Шнап не попал под лошадь. Пес остался жить, хотя и с кривой шеей, а Антона вызвал мировой судья, и на получение оправдательного решения ушло десять дней. В мае Чехов консультировался у знакомых врачей: никто из них не поддерживал его намерения поехать в Швейцарию. Наконец 24 мая он показал себя когда-то читавшему ему лекции профессору Остроумову. Профессор Антону не понравился: он обозвал его калекой и обращался к нему на «ты». Остроумов определил, что оба легких у Чехова поражены эмфиземой, а туберкулез затронул и кишечник. Он выписал больному пять рецептов и отменил назначения, сделанные Антону его же собственными учениками. Выходило, что Чехов напрасно четыре зимы провел в Ялте: ему нужен сухой воздух. Ольга теперь могла возобновить поиски подмосковной дачи. К ее радости, Остроумов позволил Чехову мыться.

Маша пришла в замешательство оттого, что последует за советами профессора Остроумова. Она как раз собралась отремонтировать кабинет брата — и теперь стала опасаться, что дом в Аутке вскоре может быть продан; дачи в Гурзуфе и Кучук-Кое Антон уже выставил на продажу. В таком случае ей теперь не было нужды занимать пост начальницы ялтинской гимназии, который, по слухам, уже ожидал ее. Так, неожиданно, и над ее домом и над карьерой нависла угроза. Антону она жаловалась на тоску, которая не дает ей спать. Миша призывал ее отстаивать свои интересы: «Если бы я послушался того, кто был против моей женитьбы и против моего переезда в Петербург, то я не имел бы того, что имею»577. Вскоре он приехал в Крым навестить и утешить сестру, хотя на уме у него были тайные планы приобрести в свою собственность дачу в Гурзуфе. Узнав, что Маша просит пятнадцать тысяч рублей за дом, когда-то купленный за две тысячи (стоимость его возросла ввиду проектируемой прибрежной железной дороги), он обрушился на нее с упреками: «Вы, высокопорядочные, редкие по душевной чистоте люди, заразились общим в Ялте чувством кулачества. Разве не грешно <…> Мне грустно, грустно, грустно»578.

Антон заверил Машу, что в Ялте он будет проводить зиму и осень, — по мнению Остроумова, в средней полосе России эти сезоны были наиболее опасны для чахоточных. На следующий день после медицинского обследования Антон с Ольгой выехали за город: поклонница Чехова, художница Якунчикова, предложила им свою дачу на реке Нара, к юго-западу от Москвы. Антон сразу отправился на речку порыбачить и звал к себе в компанию брата Ваню. Шумных собеседников он не жаждал и посему написал Вишневскому о том, что ему «вредны возбуждения», напомнив об эпизоде в театре, когда «перед каждым спектаклем во время грима трое рабочих должны были затягивать Вам веревкой половые органы, чтобы во время спектакля не лопнули брюки и не случился скандал». Обезопасив себя от болтливых визитеров, Антон понемногу работал, сидя у большого окна просторного флигеля, или объезжал с Ольгой окрестные имения, подыскивая будущее жилье.