Жизнь бабочки

– Ах, вот так вот?

– Да, вот так вот.

Помолчали. Градов судорожно соображал, что он будет делать, если останется без работы. В свое отделение точно не вернется. А главное, он впервые не был уверен, что хочет возвращаться в медицину. Получалось, что он впустую принес такие жертвы, фактически сломал себя, и ничего не понял и не до чего не докопался.

– Значит, даже с книжечками не хочешь ознакомиться?

И Филин погладил обложку одной из принесенных книг.

– Зачем мне знакомиться с этой фигней? Мне на нормальные книги времени не хватает… Стасик, подумай немного, не зарывайся! Какое духовное очищение? Какие методики?

– Это ты подумай! Это сейчас тебе кажется, что ты получаешь большие деньги. Речь идет совсем о других деньгах. Это корпоративы в больших компаниях…

Он сделал паузу.

– Ты думаешь, не найдется желающих на это место? Еще как найдутся. Все хотят жить хорошо. А ты ищи со своими тетеньками смысл жизни. Ищи, ищи…

– И буду искать…

Градов не мог поверить в свое счастье. Получалось, что его оставили в покое и при этом не выгнали. Надо было и раньше настаивать на своем, и он бы не потратил столько времени на бредовые затеи Сан Саныча.

– Только имей в виду. Человек, который боится сдвинуться с места, ничего не добьется.

– Обязательно буду иметь в виду. А ты имей в виду, что человек, который играет в опасные игры, может получить по голове. Правда, Сова, может, не надо…

Совой Филина, что называется, назначили сверху. Лекции по патанатомии вел у них довольно крепкий старикан, который плохо слышал, но зато хорошо видел и запоминал. Филин, как всегда, опаздывал минут на сорок. Он робко постучался и приоткрыл дверь. Профессор предложил войти, долго и внимательно разглядывал вошедшего, а потом спросил фамилию.

Стасик произнес с грустной обреченностью:

– Филин.

– Как, простите?

– Филин.

Профессор задумался.

– Что-то я не понял…

Валера Семушкин, сидевший на первом ряду, услужливо подсказал.

– Филин. Птица такая… Ну, как сова…

И выразительно помахал руками, как крыльями. Профессор обрадовался.

– Ах, Сова! А звать как?

Филин прокричал громко и отчетливо:

– Станислав!

– Понял, понял… Не надо кричать. И опаздывать не надо. Вот я обратил внимание, что вы еще ни разу не пришли вовремя.

Эта история имела продолжение. На следующей неделе Филин опоздал всего на 20 минут, ворвался в аудиторию, взмыленный, приготовившись оправдываться. Но профессор сразу перебил его:

– Вы меня, конечно, извините, но в списке я вас не нашел. Там есть только один Станислав – Филин.

Стасик немного растерялся, потом сказал неуверенно.

– Так это же одно и то же.

* * *

– Севчик! Ну, Севчик! В волейбол играть идешь?

Он выскакивал из калитки и мчался на волейболку по песчанке, лавируя между мамашами с колясками, с которыми на бегу здоровался, а они ему никогда не отвечали. То ли просто не замечали, то ли не слышали. Но на этот раз по дороге никто не встретился, да и волейболка была пуста. Даже сетка не висела. Он прошелся по площадке. На ней валялось много камней и строительного мусора, некоторые доски были полусгнившими. Он попробовал толкнуть ногой большой камень с неровными краями, но тот как будто врос в землю. Сева хорошо помнил, что вчера ничего такого не было, да и никогда не было. Вечером до темноты играли взрослые, так что им уже не удалось сыграть ни одной партии. Только Чижика взяли в свою команду, взрослые всегда его принимали. Он был длинный и три года занимался в волейбольной секции, поэтому игру не портил, а даже иногда вытаскивал безнадежные мячи. Чижика часто хвалили, но он делал вид, что ему это по барабану, называл всех козлами и лепилами, с которыми играть невозможно. Севу взрослые не брали никогда. Да что там взрослые, его и ребята принимали только, когда в команде было не больше трех человек. Потом долго звонили в гонг и, уже убедившись, что никто больше не придет, милостиво разрешали встать на площадку. При этом они долго морщились и предупреждали, что он играет до первого пропущенного мяча. Мячи пропускали все, но никого не ругали и никому не читали нотаций.

Сева огляделся. Вокруг не было ни души. Значит, над ним подшутили и никто играть и не собирался. Его пронзила такая боль, что он даже присел на торчащий камень. Значит, теперь не будет волейбола вообще, и он никогда не сможет доказать, что он такой же, как все. Да и кому доказывать? Нет никого вокруг. Только доски и холодный камень, на котором он сидит…

В момент пробуждения он даже не понял, где находится. Из окна пахло пряностями и свежей выпечкой. Слышалась незнакомая речь, и тогда он вспомнил, что он в Мадриде, у Славки Черенцова.