Жизнь бабочки

Марио резко придвинул свой стул вплотную к Севиному, так что их локти соприкасались, и приблизил к Севе свое лицо. Сева хотел отодвинуться, но как будто прирос к стулу. Это был какой-то гипноз. В следующий момент он почувствовал руку на своем подбородке. Рука задержалась на секунду и плавно скользнула вниз, под майку, и там застыла в области сердца. Рука у Марио была горячая, и Сева услышал стук своего сердца. Марио слегка нагнул голову и коснулся губами Севиного уха. Он ощутил шероховатость щетины на своей щеке и вздрогнул от мгновенного отвращения. Тот, казалось, ничего не замечал и еще плотнее прижимался губами к его уху. Сева с силой оттолкнул его и вскочил на ноги. Марио смотрел на него и часто моргал. Сева произнес тихо, но внятно:

– Пошел вон. Vete por la pinga! (Грубое ругательство. – исп.)

Марио, казалось, только сейчас осознал, что произошло. Сказал обиженно:

– Ну, ты сволочь…

– Ты сам дерьмо!

Сева залпом допил коктейль и быстро пошел к выходу.

Ванда появилась часа через два. Он сидел на кухне и ждал ее. Она молча прошла к шкафу и начала собирать свои вещи. Сева заволновался.

– Куда ты собралась? Я тебя не выгонял!

Она присела на краешек стула. Взгляд ее ускользал.

– Прости меня. Я хотела делать тебе хорошо…

– А я тебя просил?!

– Я думала, ты хочешь, но боишься…

– А спросить меня ты не могла?

– Я боялась…

– Боялась? А к педикам вести не боялась?!

Она опустила голову. Сказала тихо:

– Прости меня…

И в этот момент он заплакал. Он вздрагивал всем телом, а слезы лились, а она сидела напротив и ждала. Такой ситуации еще не было, и она не решалась подойти. Сева поднял на нее глаза. Он знал, что выглядит жалко, но ему было все равно.

– Я не знаю, кто я…

Она приблизилась к нему и осторожно погладила по голове.

– Тебе надо отдохнуть.

Он кивнул.

– Там новое белье. Я постелила…

Он медленно встал и пошел наверх. Он знал, что больше ее не увидит.

На следующий день он уволился с работы и заказал билет в Москву на конец недели. Сева торопился. Ему казалось, что если он сейчас промедлит, то уже не сумеет вырваться. У него как будто шоры упали с глаз, и он не понимал, что он тут делает. Собирался в спешке, ему было плевать, если что-нибудь забудет. Все эти вещи были свидетельствами нереальной жизни. Но то, что она все-таки была, доказывали две тетради. В одной были переводы, в другой – сны.

* * *

Хлопнула дверь, несколько раз повернулся снаружи ключ, и стало тихо. Маня присела на кровати. Она едва сумела дождаться ухода Пети. Вот уже казалось, что он уходит, а потом опять слышались его шаги в гостиной. Она испуганно закрывала глаза, боясь, что он войдет в спальню и увидит, что она не спит. Сегодня у нее был выходной. Она сильно волновалась. Ей казалось, что от сегодняшнего дня зависит ее дальнейшая жизнь. Хотя что она может успеть за один день, но ей не терпелось начать. Ее озарение было наградой за все страдания. Недаром оно явилось сразу после ее унизительной беседы с главным. Конечно, она понимала, что главный ей ничем не поможет, и это, наоборот, может кончиться крупными неприятностями, но, с другой стороны, она бы не простила себе, зная, что не использовала все возможности. Сейчас она недоумевала, как могла на это решиться. Видимо, отчаяние придало ей храбрости. Витошин принял ее очень любезно, шутил, расспрашивал о Петином бизнесе. Хвалил за предприимчивость. В наше время не многие решаются заниматься бизнесом. Люди боятся, но тот, кто не боится, выигрывает. Маня скромно опускала глаза, сдержанно кивала. Витошин бодро спросил:

– Ну, как у самой-то жизнь?

– Да ничего вроде…

– Что-то не слышу оптимизма.

– Да проблемы замучили…

– Какие могут быть проблемы у молодой интересной женщины?

– Ну, не такой уж молодой.

– Ой, вот только не надо скромничать! Вам же еще сорока нет, по-моему?

– Через год будет.

– Ну, во-первых, это только через год, а во-вторых, в сорок жизнь только начинается… Помните классику?

Маня поспешно кивнула.

– А что за проблемы, Манечка? Может, я чем помогу?

Во рту пересохло. У нее начисто вылетела фраза, с которой она собиралась начать разговор.

– Павел Викторович, я хотела с вами посоветоваться насчет клыковской рукописи.

– Это какой же?

– Последней. «Проигравший платит дважды».

– А! Это по мансуровскому сну… Мрачный он, конечно, тип… Его послушать, так хоть сейчас ложись и помирай. Хорошо, наша Веруша оптимистка, из всего конфетку сделает.

Маня молчала.

– Вы там особо не тяните. У нее уже следующая на подходе.

– Правда, я не знала…

– Не знали… Вы что, нашу Верушу не знаете? Она у нас как перпетуум мобиле, ни дня не простаивает…

– Это да… Ну тут необычная рукопись…

– А что в ней необычного?

– Ну как же… Сюжет задан.

– Так еще лучше, что задан. Голову не надо ломать. Я не пойму, что-то вы крутите…

– Просто Мансуров запрещает отдавать ее в печать…

Глаза у Витошина сузились и лицо стало красным.

– Ах запрещает… А кто он такой, чтобы запрещать…

– Он ссылается на договор, там такое условие есть…

– Ах, на договор… Грамотный, значит? А где он раньше был?

Главный вскочил и нервно зашагал взад-вперед.