Жизнь бабочки

Он вообще мало общался с родителями. Это было не трудно. Со временем они стали совсем нелюдимыми, и к тому же хорошо чувствовали Севино настроение. Только один раз случайно у него возник этот разговор с отцом. По телевизору шли новости, какой-то думский деятель гневно кого-то клеймил. Отец вздохнул, и у Севы все внутри перевернулось от жалости и отвращения.

– Ну, что? Получил, что хотел?

Отец пугливо обернулся.

– Что ты от меня хочешь?

– Что я хочу? Я много чего хочу! Только толку хотеть… Кто мне это даст? Ты?

Отец молчал.

– Плевать тебе на меня было! Если бы обо мне думал, не то бы сделал.

– Что я мог сделать?!

– А все мог! Все тогда в твоих руках было, но ты все отдал, пусть другие пользуются! Испугался он… А другие не испугались…

– Я за тебя испугался… Тогда такая игра шла…

И он беспомощно махнул рукой.

…Сева не заметил, как уснул, и ему приснилось, как он входит в свою квартиру на Пятницкой, в которой вырос, и сейчас вернулся вновь. Он идет по коридору. Коридор длинный. Отовсюду доносятся знакомые детские запахи. Но ему грустно. Откуда-то он знает, что это уже не та квартира, что в ней чего-то не хватает, и он с этим давно смирился. Он поворачивает направо, туда, где открыта дверь в большую комнату, заходит в нее, медленно обходит по периметру и, сделав почти полный круг, вдруг видит маленькую дверцу, которая ведет дальше, в следующую комнату. Сева застывает на месте. Здесь всегда была сплошная стена, и этой двери никогда не было, он это твердо знает. Он толкает ее и входит в маленькую захламленную комнату, и в этот момент вспоминает, что эта комната была в другой счастливой жизни, что он все забыл, потому что уже не надеялся в ней оказаться. И его охватывает детский восторг, ни с чем не сравнимый. Восторг обретения чего-то потерянного, почти невозможного…

* * *

Градов только что миновал светофор и вдруг увидел справа на тротуаре знакомую фигуру. Женщина уныло брела, о чем-то задумавшись, не замечая ничего вокруг. Он посигналил. Она рассеянно оглянулась и, видимо решив, что это не ей, пошла дальше. Он подъехал вплотную, замедлил ход и еще раз посигналил. Она посмотрела на машину невидящим взглядом, отмахнулась. Градов открыл правое окно:

– Девушка, вас подвезти?

– Нет, спасибо…

И только тогда она его узнала.

– Ой, Антон… А я думаю, что за козел…

– Какие вы, оказывается, грубые слова знаете, Манечка… Может, все-таки подвезти?

Она уселась рядом, улыбнулась.

– Вы прямо как черт из табакерки.

– Вот так. Делай людям добро после этого.

Она засмеялась. Тряхнула головой.

– А давайте куда-нибудь поедем!

– Ну, куда, например?

– Я не знаю…

– В «Шоколадный рай»?

Она покраснела.

– Только не туда!

– А куда же? У меня с фантазией плоховато…

Она посмотрела на него новым взглядом и откуда-то вылезла фраза «если женщина просит», и он про себя добавил «а мужчина не возражает». После того, что с ней произошло, он не мог себе позволить усугублять ее комплексы.

У дедушки было непривычно чисто. На столе лежал листок бумаги, на котором филинским почерком было написано: «Сыночек, береги себя. Не переутомляйся». Он воровато оглянулся, скомкал записку и сунул в карман. Маня с интересом разглядывала помещение.

– Очень мило.

– Я рад, что вам нравится.

– А зачем вам дом свиданий, вы же не женаты?

Градов смутился.

– Стыдно сказать, живу с родителями.

– Правда? Вы счастливый человек.

– Вы так думаете? Странно, обычно все рвутся жить отдельно…

– Это по глупости.

– А вы с родителями живете?

– Мои родители умерли.

Он поднял на нее глаза.

– Давно?

– Да. Папа умер, когда мне было 25, а мама через пять лет. Вы не обижайтесь, что я рассказываю. Ставлю вас в дурацкое положение. Теперь вы должны охать, сожалеть. Я, правда, не для этого. Мне просто все время хочется о них говорить. Знаю, что надо сдерживаться, но каждый раз срываюсь.

– Они были совсем молодыми?

– Да нет, но и не старыми. Я поздний ребенок.

Они сидели на кухне и пили кофе. Неловкость, которой Градов с самого начала боялся, куда-то исчезла, и он расслабился. Потянулся к шкафчику, достал две рюмки.

– Ой, у нас в серванте такие же стоят! Еще дедушкины.

– Эти тоже дедушкины. Вы что пьете?

– А что дадут…

– Мартини?

– Супер!

– Может, на брудершафт?

Она махнула рукой.

– А, давайте!

Выпили.

– Мань, а кем были ваши родители?

Она хитро прищурилась.

– Во-первых, твои. А во-вторых, не надо меня жалеть. Знаешь, я много об этом думала и поняла такую странную вещь. Неудобно требовать сочувствия по поводу смерти родных. Что в этом такого особенного? Это случается со всеми людьми на Земле.

– Это правда… Но когда тебе плохо, ты не думаешь, удобно это или неудобно…

Она смущенно улыбнулась.

– А я думаю… Это диагноз?

– Не диагноз…Но нельзя же быть такой хорошей. Всем не угодишь.

– Когда я была маленькая, мы с мамой часто ссорились. Она хотела, чтобы я надела теплую кофту, я отказывалась. Начиналась ругань. Она меня стыдила, а я стояла на своем. Потом она убегала в свою комнату, а я начинала себя ругать. Ведь так просто было согласиться. И ничего бы тогда не было.

– Было бы что-нибудь другое. Некоторые люди специально провоцируют ссору.