Жизнь Бальзака

Крах «Хроники» и банкротство Верде превратили Бальзака в затравленного зверя и убедили его в необходимости отпуска. На помощь пришла Сара Висконти. В середине 1836 г. страсть к ней Бальзака перешла в дружбу. «Итак, поскольку мадам Висконти очень остроумна, очень впечатлительна и полна свежих новых идей, г-н де Бальзак, будучи сам человеком превосходным, наслаждается беседами с ней, а поскольку он много написал и пишет даже сейчас, он часто заимствует у нее оригинальные идеи, которые есть у нее всегда»⁷⁵⁴. По стечению обстоятельств в то время умерла мать графа Висконти, и возникли проблемы с наследством. Сара очень тактично поручила «Балли» защищать интересы графа в Италии. Бальзак с радостью ухватился за такую возможность. Снабженный аккредитивом от барона Ротшильда, он вечером 25 июля сел в карету и через пять дней прибыл в Турин, где ему предстояло провести две недели. Туринское общество приняло его с восторгом, а графиня Сансеверино, еще одна знакомая по австрийскому посольству, ввела его в лучшие дома⁷⁵⁵.

Как обычно, во время кризиса жизнь Бальзака разрешилась любовным романом. Жюль Сандо познакомил его с молодой женщиной из Лиможа по имени Каролина Марбути⁷⁵⁶. Выйдя из-под «отцовского давления и попав под гнет мужа» (ее отец был магистратом, а муж – клерком в лиможском суде), Каролина приехала в Париж в поисках литературной славы. Она написала два рассказа для «Хроники» Бальзака. Бальзак называл ее «бедным очаровательным созданием, приговоренным к жизни в холодных пределах домашнего хозяйства». По его отзывам, она была «порядочной, добродетельной женщиной»⁷⁵⁷. Однако добродетель не помешала ей отдать дочерей в школу-интернат, одеться мужчиной и сопровождать Бальзака в Италию, где ее по ошибке принимали за Жорж Санд, что ее очень веселило. Позже она писала о безнадежной попытке обрести счастье в обществе, где «мужчины ставят женщин в самое трудное положение, а затем отказываются признать в них равных себе»⁷⁵⁸

. Ее феминистское творчество, даже с биографической точки зрения, куда интереснее, чем часто цитируемые старческие воспоминания о путешествиях с Бальзаком, якобы продиктованные его бесплотным духом, когда ей исполнилось семьдесят восемь лет. Большой знаток женщин близко подошел к тому, чтобы стать идеальным мужчиной. Он не был ни деспотом, ни мещанином, хотя, разумеется, не был и идеальным мужем: его так переполняли замыслы будущего для других, что «полагаться на него можно было только в настоящем времени». «Бальзака, – признавалась Каролина близкой родственнице, – больше всего заботят его собственные идеи, и не очень приятные. Но в нем столько силы и интеллектуальной мощи, столько превосходства во всем его существе, что он кажется настоящим красавцем. Физически он совсем непривлекателен, хотя его голова весьма выразительна и необычна»⁷⁵⁹. «Сумею ли я сдержаться? Вот в чем вопрос. Для него любовь непременно форма физического упражнения, а помимо этого, вся его жизнь посвящена работе… Я перевернула свою жизнь наизнанку; хуже, чем сейчас, уже быть не может»

⁷⁶⁰. «Она возложила ответственность за свою эскападу на меня, – говорил Бальзак знакомым, принимавшим его в Турине, – так как ей известно: я настолько охвачен всепоглощающей страстью, что не знаю, существуют ли женщины»⁷⁶¹. После той поездки они почти не встречались, но, судя по всему, страсти в их отношениях хватало, потому что Бальзак специально затягивал возвращение из Турина. Туда доехали за пять дней; обратно – за десять. Они пересекли Симплонский перевал и с роскошью побездельничали в Швейцарии – Женевское озеро, Лозанна и (дань Эвелине) святые места: гостиница «Арка» и вилла Диодати. Странным было то сентиментальное путешествие, в котором переплелись жизнь Бальзака и его романы. Вернувшись к «жизни литературного заключенного», он заметил «любопытный эффект»: «Иногда мне кажется, что все было сном, и я гадаю, в самом ли деле существует Турин»⁷⁶²

.

Бальзак изголодался по светской жизни, свободной от профессиональных забот. Важное обстоятельство: он больше не хотел путешествовать один. Он тосковал по «забавам». Итальянское общество порадовало его, так как в нем он нашел очарование без притворства: «секретаря»-трансвеститку ни за что не приняли бы в парижских салонах. Впоследствии он изменит свое отношение к Италии, особенно после второго визита туда в 1837 г., когда выпустили памфлет, обвинявший писателя, чьи романы начали появляться в переводах на итальянский с начала 1830-х гг.⁷⁶³, в том, что он изображает всех итальянцев предателями родины и прелюбодеями⁷⁶⁴. Повесть «Массимилла Дони» (Massimilla Doni, 1837) – восхваление мира, где «всякой страсти находится предлог»⁷⁶⁵ и где «утро проходит с любовью, вечер с музыкой» и – вежливое признание – «ночь во сне»⁷⁶⁶.