Жизнь Бальзака

Чуть больше года спустя огромный труд, семнадцатитомную «Человеческую комедию», украсил своего рода рекламный щит – предисловие 1842 г., где типы людей сравниваются с видами животных. В предисловии Бальзак излагает теорию, что все творение двигалось от простой, первобытной сущности и становилось разнообразнее под влиянием среды; он рассуждает о «разрушительной силе страсти и идеализирующей силе общества», о «двух вечных истинах», которыми руководствовался автор, – монархии и религии; о его желании изобразить «две или три тысячи видных фигур своего времени», создать эпическую историю, которой недоставало более ранним ступеням цивилизации. В предисловии перечисляются любимые идеи Бальзака; его часто используют как своего рода авторизованный глоссарий. Здесь, как предлагается считать читателям, находится ключ ко всему сооружению.

На самом деле Бальзак не особенно хотел писать предисловие. Когда социалистическое «Независимое обозрение» (Revue Indépendante), редактируемое Жорж Санд, поместило отрицательный отзыв на его произведение, он решил: Санд не откажется в виде извинения написать предисловие к собранию его сочинений⁹⁴⁷. Она была слишком занята, и Бальзак признал, что «простое прочтение всех моих произведений – задача непосильная»⁹⁴⁸

. (Сейчас в «Человеческую комедию» входят семьдесят четыре романа и повести; иногда под одним заглавием объединяется несколько произведений.) В результате предисловие 1842 г. служит и заключительной речью, и манифестом Бальзака на тот период времени. По сравнению с «Человеческой комедией» предисловие заметно суше. Многие читатели пропускают его или читают после романов. Сам Бальзак сознавал опасность и беспокоился, что вымышленный мир уже перерос любые одежды, которые он для него создал: правда, он принимал участие в демократических выборах, но «не следует считать, будто существует хотя бы малейшее противоречие между моими поступками и моей философией». И еще: «Если кто-то попытается опровергнуть меня с помощью моих же доводов, то только потому, что он неправильно истолковал ироническое замечание или обратил против меня слова кого-то из моих персонажей».

Помимо интереса, какой представляет предисловие в виде личного манифеста – самой правдоподобной попытки объединить науку и искусство в XIX в., – оно само по себе является шедевром: интеллектуальной биографией Бальзака, историей «Человеческой комедии» от первоначального замысла до того мига, когда «химера» стала «реальностью, с ее тираническими командами, которым надо было подчиняться». Подобно большинству автобиографий, предисловие к «Человеческой комедии» тяготеет к упрощенчеству, пытается сгладить противоречия и представляет своего героя в благоприятном свете. Бальзак написал его в том же страстноделовитом духе, который позволил ему предполагать, будто он может перевоспитать мать, а затем вести счастливую семейную жизнь. Некоторые из его поздних романов практически являются злой пародией на предисловие с его утверждением: «Я рассматриваю как подлинную основу Общества семью, а не индивида»⁹⁴⁹; но в романах начала 40-х гг. семья всегда побеждает. Битва между порядком и хаосом, умом и глупостью вот-вот начнется, и Бальзак окапывался заранее: «Я только что перечитал Предисловие, которое открывает “Человеческую комедию”, – писал он Эвелине, – и эти двадцать шесть страниц было написать труднее, чем любой роман, так как их выдающееся положение придает им определенную торжественность. Есть что-то пугающее в произнесении нескольких слов в начале такого обширного собрания». Но печатное слово обладает собственной объективной силой. Он продолжал, твердо веря в свои убеждения: «Когда вы прочтете Предисловие, вы больше не спросите, католик ли я и каковы мои убеждения. В наш эклектичный век они слишком ясны»

⁹⁵⁰.

Глава 15

Конец туннеля (1842—1845)