– Убери свои вещи! – скандальным голосом говорю ему я. – Что ты разбросал их по всему дивану! Сколько я могу их за тобой убирать? Как не придешь, сразу бросаются в глаза эти тряпки, разбросанные по всему дивану! До каких пор это будет всё продолжаться?! Хоть кто-нибудь пожалел бы меня в этой жизни! Тот издевался, этот издевался, теперь ты взялся издеваться! Почему я только и делаю, что хожу и убираю за всеми их вещи? Неужели тебе в детстве не говорили, что у каждой вещи должно быть свое место? Ты что, не читал сказку про Федорино горе? Ты добьешься когда-нибудь, что у меня сдадут нервы, и я просто выброшу твои вещи с балкона. Ходи потом и подбирай по всему двору!..
Что, вы думаете, делает после этого мой третий муж?
Он спокойно встает, собирает по комнате свои вещи, раскладывает и развешивает их в шкафу и спокойно мне при этом говорит:
– Дорогая, можно было просто сказать «убери свои вещи» – и всё. Зачем ты себя так мучаешь этими криками? Я же тебя люблю…
– Да пошел ты… – отвечаю я ему в ответ на признание и молча, заметьте, ухожу туда, где «оскорбленному есть сердцу уголок». И еще попробуй, найди этот уголок, когда все в квартире пропитано неподражаемым мужским спокойствием.
*
Главные черты моего третьего мужа – непробиваемость, рассеянность и полное безразличие к тому, что происходит вокруг. Он ничего не хочет, ни к чему не стремится и, наверное, рассыплется на куски, если что-нибудь сделает самостоятельно, без моей указки.
С работы я всегда прихожу позднее его. Потому что он очень удобно устроился в жизни – нашел себе работу рядом с домом. Компьютерный гений, блин! А мне добираться от дома до работы и от работы до дома в течение часа, да еще с двумя пересадками. Да плюс за день надо запастись провиантом, чтобы насытить вечером это прожорливое животное. Ну, ладно, так и быть, не животное – существо. Да еще и попробуй, свари ему ужин без мясного! Он съест это всё покорно, потом поднимет на меня свои невинные глазки и молвит:
– Вот славно, червячка заморили… А что у нас будет на ужин?
То есть, килограмм мяса за день не съест – и человеком себя не чувствует. Хандрить начинает.
И вот, судите опять.
Поднимаюсь на свой восьмой этаж, лифт, как всегда, не работает, одна авоська в левой руке, вторая – в правой, третья чуть ли не в зубах. И что тут говорить про участь нашу бабскую…
В дверь звоню уже чуть ли не лбом, вся – в обморочном состоянии. За дверями – тишина. Бросаю авоськи прямо на лестнице, шарю в сумке в поисках ключа, уже практически на грани срыва…
Проворачиваю ключ, собираю с лестницы все эти авоськи, пинаю дверь ногой… И что вы думаете? Стоит он передо мной, как лист перед травой, и при этом еще и улыбается.
– Ты почему мне дверь не открыл, когда я звонила, – с места в порог начинаю я свой истеричный концерт. – Ты представляешь, как тяжело мне было тащить всё это? А, между прочим, из всего этого я тебе жратву буду готовить, чтоб ты ей подавился! Да на хрена мне это надо! Жила бы одна, с дамской сумочкой домой бы приходила! Ты что, не замечаешь, что я ужинаю только стаканом кефира? А всё это я для кого таскаю? Уж не для тебя ли? Сколько это может продолжаться?! Найдется ли в этом мире человек, который меня поймет и посочувствует? У нас на работе все бабы как бабы – от них французскими духами пахнет, за ними их мужики на машинах заезжают. Вообще, уважающий себя мужик и по магазинам сходить может, и обед приготовить – тоже! Да! Хотя бы раз в неделю! Хотя бы в выходные! А ты что? Ты даже дверь мне открыть не можешь!
И что, вы думаете, он мне говорит в ответ?
– Прости, дорогая, я задремал… Давай скорее эти свои баулы. Бе-едная моя, да как же ты их тащила! Я же тебе сколько раз говорил: не надрывайся так! Ну, перекусили бы что-нибудь на скорую руку, картошки бы пожарили…
*
Нет, вы понимаете, это же какое-то скрытое издевательство. Если учесть, что перекус его никогда не удовлетворяет. И было дело, ограничилась как-то на ужин горячими бутербродами с колбасой и сыром, так он потом всю ночь шастал на кухню, холодильником хлопал, спать не давал.
По идее, напомнить бы ему сейчас, но до того устала за день, что солировать больше нет сил. В общем, всю свою желчь выплескиваю лишь короткой тирадой:
– Завтра ты пойдешь по магазинам, ясно? Тем более что завтра выходной.
– Хорошо, – говорит он. – С удовольствием. Давно бы сказала…
Вот так! И попробуй, поругайся, когда он всегда в боевой готовности: на все соглашаться и моментально признавать свою вину. Даже если никакой вины нет. Это же надо уметь! Это же надо обладать таким искусством, таким умением гасить любой конфликт буквальной одной фразой!
Что самое интересное – эта картина повторяется изо дня в день. И сломать ее, эту картину, у меня никак не получается. Вот так, например, было и в тот вечер…