Жизнь Чезаре Борджиа

Удостоверившись, что его распоряжения выполнены и город блокирован, Чезаре с полуторастами кавалеристами и тремя тысячами пехотинцев возвратился в Форли. Здесь он снова продемонстрировал обычную для него, но совсем нечастую среди полководцев мудрую предусмотрительность в отношениях с покоренной областью. По указанию герцога хозяева каждого дома, где располагались на постой его солдаты, получали денежную компенсацию за понесенные расходы. Любые недоразумения подлежали разбору в городском совете, а в особо важных случаях — у самого командующего. В войсках было объявлено о смертной казни за мародерство и кражу, а это предостережение подкрепилось наглядным уроком: через неделю после прибытия Валентино в Форли зимний ветер уже раскачивал тела повешенных на оконной решетке герцогского дворца. На груди у каждого из казненных висела доска с надписью, сообщавшей его имя, должность и совершенное преступление.

В конце декабря 1500 года Чезаре Борджа с несколькими сотнями лучших солдат перебрался в столицу Романьи — Чезену. Наместником герцога в Форли стал епископ Трани, а военным комендантом — дон Мигель де Корелла (он же Микелетто, Микеле, как именуют его итальянские хроники). Фанатично преданный своему господину, капитан де Корелла держал солдат в не меньшей строгости, чем сам герцог, и беспокоиться за надежность тыла не приходилось.

Резиденцией Валентино в Чезене стал пустовавший до тех пор дворец Новелла-Малатеста, спешно отремонтированный и украшенный в соответствии с взыскательным вкусом нового жильца. Рождественский бал, устроенный там герцогом для всех дворян и почетных граждан города, вполне оправдывал утвердившуюся за Чезаре славу безрассудного расточителя. Роскошью и изобилием его пиры всегда являли собой резкий контраст со скромными трапезами старшего Борджа (как мы уже говорили, Александр VI смолоду отличался умеренностью в пище и предпочитал самые простые блюда). Приглашение на ужин к святейшему отцу считалось в Риме куда менее завидным, чем такое же приглашение к герцогу Валентино.

В течение зимы не произошло каких-либо заметных перемен в положении Фаэнцы. Правда, был случай, когда небольшой отряд сумел под покровом ночи спуститься в крепостной ров. Забросив на стену веревочные лестницы, солдаты полезли наверх, надеясь без шума перебить стражу и открыть ворота. Но их уже ждали. Внезапно в ров полетели горящие факелы и с ближних башен грянули смертоносные орудийные залпы.

Подхватив раненых, папские гвардейцы бросились прочь, а те, что успели пробраться в город, были схвачены и казнены.

Между тем праздники в Чезене следовали один за другим. Казалось, что герцог совсем забыл о войне, попусту растрачивая время и деньги в кутежах со своими соратниками. Эти молодые аристократы не пропускали ни одного карнавала в округе, о чем с явным неодобрением упоминает составитель «Diario Cesenate»23

. Безымянный летописец находил особенно предосудительным участие его светлости в сельских празднествах, проходивших в окрестных деревнях с Рождества до Крещения. Более того, переодетый герцог не только ел и пил вместе с простолюдинами, но и не отказывался выступить в состязаниях силачей и борцов. Вероятно, это были великолепные зрелища, и легко представить досаду какого-нибудь деревенского геркулеса, повергнутого наземь холеным городским красавцем, белоручкой с золотисто-каштановыми кудрями. Но эти руки, не знавшие иных инструментов, кроме гусиного пера, меча и копья, без видимого напряжения разгибали железную подкову.

Тем временем папа прилагал все усилия, чтобы застраховать Чезаре от возможных неудач в летней кампании. Святой отец считал, что осада Фаэнцы провалилась вовсе не из-за плохой погоды — он возлагал вину на дерзкого ослушника Джованни Бентивольо, чьи солдаты позволили малолетнему Манфреди сохранить власть и отстоять город. Свое мнение римский папа красноречиво и обстоятельно изложил в письме королю Людовику, покровительство которого до сих пор обеспечивало независимость Болоньи.

Конечно, Бентивольо скоро узнал об этих жалобах и понял, какие опасности ожидают его. Или папа отлучит его от церкви — тогда он, Джованни Бентивольо, может быть изгнан собственными подданными, или французский король откажется от союза с Болоньей — в этом случае последует вторжение войск Борджа. Страх перед потерей трона оказался сильнее родственных чувств, и Бентивольо отозвал войска из Фаэнцы.

Впрочем, это не принесло ему покоя. Хитрый Александр продолжал свои сетования, живописуя христианнейшему королю происки болонцев и весь вред, причиненный ими планам апостолического престола. В конце концов Людовик посоветовал несчастному Бентивольо не раздражать святого отца и смягчить его гнев какой-нибудь дополнительной уступкой. В действительности же Александр, развивая всю эту интригу, от души веселился.