Жизнь Фениксов

– Я воняю? Понял, удаляюсь,– расхохотался Алик.

Какое-то время из ванной доносился звук льющейся воды, затем Алик вернулся в комнату, а с ним вернулся и его запах. Киру ставили на место: никто не собирается мыться, «схаваешь» и так, как миленькая. Гость растекся на диване, гоняя пультом каналы. «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах..» Надо же, живая иллюстрация»,– подумалось ей. На новостном канале повторяли интервью с лидером известной рок-группы, дававшей концерты в их городе: он собирался податься в политику и решил поделиться своими планами с уважаемой публикой. Кира не сдержалась:

– Подонок!

Алик вздрогнул, но быстро понял , что это относится не к нему.

– Ну, и за что ты его так?

– Он причастен к гибели людей, которых я любила.

– А ты люби всех. Так ведь тебя твои попы учат? Всех не убьешь.

В ней все задрожало от обиды . К счастью, раздался спасительный звонок: соседка что-то говорила о необходимости новой детской площадки, что хорошо было бы это обсудить, а потом и «скинуться» на эту затею. Кира отвечала односложно, а когда та положила трубку, сообщила Алику, что вынуждена уехать: ничего не поделаешь – обстоятельства. Ему придется уйти. Захлопнув за ним дверь, Кира распахнула окно. Ветер взметнул полотнища штор : словно наполнил паруса корабля. Сейчас бы на море. Когда человеку плохо, его всегда тянет на море. Может, это память о том прекрасном времени, когда он плавал в утробе матери и знать не знал, что существуют беды. Большая вода шумит, накатывает волны на берег, и они, окатываясь, размывают , уносят твою маленькую, по сравнению с ней, беду. Тогда их с бабушкой отправили к родственникам в Геленджик, и они пробыли там больше месяца. Бабушка сидела на берегу с книгой в руках, но, кажется , так и не перевернула ни одной страницы. А Кира засыпала – так действовал на нее шум волн. Это спасало – когда она спала, то не думала про Костю. Костя – ее старший брат. Было время , они делили на двоих письменный стол, столешница была накрыта оргстеклом , защищающим её поверхность от повреждений. Брат на одном конце стола помещал под стекло фотографии рок-групп, а Кира на другом – изображения похожих на ангелочков девочек, держащих котят, и открытки с цветочками и сидящими на их лепестках нарядными божьими коровками, чем вызывала у него вполне понятное раздражение.

– Малообразованная ты девица, Кира! Вот посмотри, как выглядят твои жуки – кузнечики в естественной среде обитания и при увеличении, – Костя продемонстрировал ей снимок челюстей какого-то зеленого чудовища. У Киры была истерика . Открытки исчезли. Костя хоть и торжествовал, но никогда больше не вторгался в ее мир так неуклюже. Со временем они стали очень близки, несмотря на разницу в возрасте. Брат был ее кумиром : красивый, с блестящим умом, прекрасным чувством юмора и благородством помыслов. У них была своя игра – поэтическая эстафета. Ее придумал Костя : они выбирали сборник какого-нибудь поэта – давалось несколько дней на ознакомление и запоминание – и потом подлавливали друг друга :

Меж тем тоски язвительная сила

Звала покинуть край, где вырос он,

Чужих небес приветствовать светила.

Он звал печаль, весельем пресыщен… – подступала к брату неожиданно Кира. Он замирал , делая вид, что наконец-то затрудняется парировать, а потом кружил ее по комнате:

Будь до конца такой! Не измени

Весне своей, для счастья расцветая.

И красоту, и прелесть сохрани –

Все, что надежда видит в розах мая.

Было невозможно представить, что его может «поймать» одна какая-нибудь женщина или один какой-нибудь город.

– Ты уедешь отсюда когда-нибудь? Правда, что тебе здесь делать?

– Дед говорил, что с презрением к месту, где он родился относится тот, кто ничего для него не сделал, не вложил своего. Я с ним согласен.

– Тогда посади здесь дерево, и вопрос решен…

– Макитра ты маленькая, Кирка!

Лучше бы ты уехал. Лучше бы ты уехал. Лучше бы ты уехал.

Все начиналось, как в той песне: »Мы жили по соседству, встречались просто так…». Семья Майеров жила с ними в одном подъезде. Можно сказать, что она была примером заключенного полюбовно союза между Россией и Германией : русскую сторону представляла мать Милы и ее многочисленная родня, а немецкую – семья отца. По тому , как Милена называла бабушек, можно было без труда догадаться, на чьей стороне ее симпатии : бабушка по отцовой линии была бабкой Магдой, тогда как со стороны матери – бабушкой Верой.

Магда Леопольдовна младшую внучку не признавала:» Вся в свою мать пошла – толстопятая». А вот старшая ,Инесса, пошла «в их породу». К тому же та, желая угодить бабке, довольно сносно выучила немецкий, который Миле, увы, никак не давался. Время от времени бабка Магда одаривала Инессу столь милыми девичьему сердечку безделицами – колечками и сережками, и случалось, делала это в присутствии Милы, нимало не заботясь о чувствах последней. Приподнимая за подбородок лицо «чистокровной арийки», она произносила: «Du bist das Gelbe vom Ei». Кира, однажды присутствовавшая при этом, спросила у подруги :

– Что это она ей сказала?

– Не знаю. Что-то про яйцо…