Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса

А вот киприановская карта под названием «Америка именование имать от Америка Веспуция Флорентина, иже Емануила, Португалии царя помощию от Гадов в лето 1497 отшеды, первый из европейских, поелику надлежаще, но оную вниде…» Фу! Ну и язык! Таких, с позволения сказать, лексикографов надо при жизни заставлять адские сковородки лизать. Но тут тоже нет ничего для обвинения. Разве что в титуле царском внизу маппы есть оплошность — государь наименован «всепресветлейшим», а сие именование пристойно лишь для герцогов и великих князей. Не забыть упомянуть губернатору Салтыкову и об этом.

В это время палисандровая дверь сама приоткрылась, и стало слышно, как охает и молит о пощаде человек, вероятно, тот, которого провели на цепи. «Ваше превосходительство, ваше превосходительство, — задыхался он. — Христом богом заклинаю, помилуйте… Не видал я той гончей вашей, как ей лапку отдавило!»

Слуги гремели судками, а губернатор командовал:

— Подлей-ка мне соусу!

Послышалось, как он разламывает и вкусно разгрызает птичью ногу. Прожевав, Салтыков закричал исступленно:

— Эй, палач, ты что ленишься, сам в кнуты захотел? Поддай еще этому нахалу, чтоб ему впредь неповадно было господских собак портить!

Как раз в этот момент в приемную и вошел Киприанов, одетый в свой выходной кафтан с искрой, доставшийся ему от немца-певчего. Со страхом прислушиваясь к вою и всхлипываниям, доносившимся из-за приоткрытой губернаторской двери, он сел напротив Поликарпова и никак не мог унять трясущееся колено. Поликарпов же явно ухмылялся.

Когда окончилась наконец трапеза с расправой, Щенятьев на цыпочках провел в губернаторские покои всех — и Киприанова и Поликарпова с его Мазепой. В дверях они церемонно уступали друг другу право войти первым, пока Поликарпов не пошел-таки вперед, преисполненный достоинства.

Салтыков стоял перед овальным зеркалом, облаченный в утренний кафтан палевого цвета. Всматриваясь в свое отражение, он зверски выпучил глаза и раздул ноздри, добиваясь полного сходства с его царским величеством. Затем резко повернулся к замершим в полупоклоне посетителям:

— Ну, который из вас Киприанов? Ты? Так вот что: завтра же чтоб все свои штанбы перевез в Печатный двор. Впредь всякое тиснение производить лишь по указанию директора господина Поликарпова. Слышал? Кругом марш!

— Ваше благородие, — сказал Киприанов, — у меня нет штанбов.

— Как? — изумился губернатор.

— Осмелюсь доложить… — высунулся Иоанн Мануйлович.

Но стоявший позади Щенятьев дернул его за полу подрясника, и тот вовремя остановился, потому что Салтыков на глазах багровел, наливаясь гневом.

— Как нету штанбов? — закричал он так, что зазвенели стеклянные подвески в богемской[149] люстре. — Чем же ты занимаешься в своей… как это… как это…

— Гражданской типографии, ваша милость, — подсказал Поликарпов, склоняясь долу.

И тут странное спокойствие охватило Киприанова. Исчез тик на шее и дрожание в колене. Он стал неторопливо развязывать шнурки на своей папке, а губернатор молчал, недоуменно на него глядя.

— В гражданской типографии только готовятся доски и наборы, иначе — печатные формы, — спокойно сказал Киприанов. — Тиснение же производим на штанбах Печатного двора, под милостивым наблюдением господина Поликарпова.

— Сие действительно так? — недоуменно обратился губернатор к Поликарпову.

Тот еще раз поклонился, а Иоанн Мануйлович вновь хотел что-то вставить, и опять Щенятьев сзади дернул его за подол.

— Позвольте мне присесть, ваша милость, — сказал Киприанов, — дабы сподручнее отыскать в моей папке сказки и письма, работу гражданской типографии регламентирующие…

— Да, да, садитесь… Все садитесь! — позволил губернатор, сел сам, сделал в воздухе жест, и чуткий Щенятьев подал ему табакерку.

Салтыков крякнул, насыпал табачку на седлышко между большим и указательным пальцем и со вкусом вынюхал. Киприанов листал принесенные документы, а Поликарпов со своим Мазепой угрюмо молчали.

В это время кто-то из-за двери спешно подозвал Щенятьева, тот кинулся туда, тут же вернулся — и к губернатору, зашептал ему что-то. Салтыков вскочил, выпучив глаза уже не понарошку. Табакерку сунул под зеркало, одернул палевый кафтан, стал приглаживать парик, а на посетителей рявкнул:

— Уходите, не до вас!

Но в кабинет уже входил, благоприятный и сияющий, раскланиваясь со всеми, господин обер-фискал, гвардии майор Андрей Иванович Ушаков. Поднял ладони, как бы желая всех задержать:

— Нет, зачем же, зачем же уходить… Ваше превосходительство, друг мой, пусть они останутся. Уважаемый директор Поликарпов, уважаемый библиотекарь Киприанов, у меня дело как раз по вашей части.

После обмена приветствиями все сели. «Что еще за напасть?» — думал Киприанов, боясь взглянуть на всесильного обер-фискала.

Сперва Ушаков спросил директора Поликарпова:

— Сколько книжных лавок в ведении Печатного двора?

— Две, ваше превосходительство, — ответил тот, вставая, и Ушаков снова любезным жестом пригласил его сидеть.

И снова Иоанн Мануйлович из-за спины своего начальника не вытерпел, осклабил мордочку:

— Ясновельможный пане фискал, осмелюсь уточнить…