Жизнь и любовь (сборник)

Павел, своими холёными руками лаская, податливое тело Олеси, ловил себя на мыслях: «Боже мой, какая прелесть как я её люблю» Его губы нежно целовали её лоб, глаза, губы, шею. Опускаясь ниже, ласкали груди, молодые упругие с бархатистой кожей, набухшими сосками. Левая рука ласкала живот, бёдра и легла на мягкий девичий пушок. Олеся медленно раздвинула ножки, пальцы Павла соприкоснулись с самым, чувствительным и самым желанным. Олеся, слегка вздрогнула и выгнулась, прижимая его к себе. Целуя, она шептала: «Я хочу тебя, хочу, что бы ты вошёл в меня». Павел чувствовал напряжение такой силы, которой ни когда раньше у него не возникало. В тот самый момент, когда он был готов повиноваться желанию Олеси, вдруг почувствовал, как силы мужского напряжения покинули его. Что он ни чего далее сделать не в состоянии. В первый момент он не понял, что произошло, но тут же, его охватила паника. И стыд овладел им. Олеся, сразу почувствовала, как тело Павла, ослабло. И он слегка отстранилось от неё. Олеся, поняла причину такой перемены. Она стала осторожно и нежно гладить его лицо, грудь, живот и как бы, ненароком предмет своего вожделения. Шепча на ухо: «Павлуша, голубь, мой, милый, желанный мой Павлуша». Это всё ничего, это всё пройдёт, сейчас немножко отдохнём, и нам будет ещё лучше, чем прежде. Несколько успокоившись ласки их возобновились, но были уже более спокойными, что принесло свой положительный результат. В эту ночь им было не до сна. К утру же силы оставили их. И день застал два разметавшихся на широкой постели, обнажённых спящих крепким сном, тела. Проснулись уже к вечеру, «утренний» сеанс любви, был не столь продолжительным. Приведя себя в порядок, спустились в харчевню. Пока шли через зал к кабинке, некоторые посетители, глядя на них, догадываясь по их виду о проведённой ночи. Мужчины слегка улыбались, у дам же вспыхивали румянцем щёчки, чем выдавали их мысли. Заняв своё место, наши влюблённые утолили жажду голода и отправились прогуляться. Рядом с гостиницей, располагался не большой сквер. Назвать его уютным, пожалуй, нельзя. Но всё же, какая ни наесть, а зелень. Скамейки под деревьями давали возможность отдохнуть на «природе». Наша парочка присела на скамейку затенённую кустарником. Обнявшись, стали о чём-то разговаривать. Вскоре Павел вспомнил, о каком то, деле, которое забыл исполнить.

– Олеся, дружок, извини, мене нужно срочно ненадолго отлучиться. Даю слово, милая, я быстро.

И он спешно ушёл. Оставшись одна, девушка стала обдумывать своё положение:

– Как же теперь? Я так его люблю, но если меня найдут тогда всё, я потеряю его навсегда. Как я расскажу ему о своём злом покровителе, Аполинарие Ивановиче. Вряд ли он станет, мня любить после моего признания. Павлуша мой милый Павлуша, как мне быть, что делать? Нужно как-то освободиться от него, но как? Самое лучшее отдать ему долг моего отца, но где взять такие деньги?

От безвыходного положения, Олеся, расплакалась, навзрыд, всё её тело содрогалось. Она была на гране истерики. Когда Павел подошёл, то он бросился к ней. Обнял за плечи. Сел рядом.

– Что случилось? Кто тебя обидел? Встревожено спрашивал он её.

Постепенно она стала успокаиваться. Не придумав ни чего более правдивого, неожиданно для себя, сказала:

– Я подумала, ты ушёл совсем, не вернёшься.

Он успокоил её:

– Нас теперь ничего и никто не разлучит. Я полюбил тебя, как никогда и ни кого не любил. Мы теперь не сможем друг без друга. Олеся, утёрла слёзы, обняла его за шею, рассмеялась. Вся её душа наполнилась покоем и радостью.

Зимней дорогой

Забайкальские просторы таёжных дебрей, бурных рек и горных озер, выдохнув короткой осенью, укрывшись глубокими снегами, впали в зимнюю морозную, дрёму.

Декабрьским ранним утром, Трофим, мужик лет сорока от роду вышел во двор заезжего дома, сняв попону с лошадей, не спеша стал запрягать их в розвальни. Весь предыдущий день он провёл на ярмарке, удачно продав свой товар, закупил три мешка пшеничной муки, подарки жене и домочадцам, три головки сахара, еще чего по мелочи, так, что розвальни загрузил солидно. Запрягая лошадей на морозе руки быстро стали мёрзнуть, Оглобли, дуга и всё остальное покрыто, тонким слоем изморози. Пока запрягал, подумал: «Мороз видать знатный, декабрьские морозы здесь по ночам крепкие, опускаются ниже сорока, вот и теперь видать за сорок. Все покупки укрыты холстом и тулупом». Проверив сбрую запряженных лошадей, вынул рукавицы из-за пазухи, натянул на закоченевшие руки. Сев в розвальни, понукнув лошадей, дернул вожжами: «Нну! Милые пошли!» Лошади тронулись, медленно подвигаясь к воротам, которые открыл сторож. Выезжая со двора, Трофим поприветствовал сторожа, сказав:

– Спасибо тебе Никодимыч, долгих лет тебе.

Никодимыч снял шапку с поклоном, пожелал уезжающему:

– Здоровьеца вам и чадам вашим да дороги хорошей. Розвальни выехали с постоялого двора.