Жизнь и приключение в тайге

Л. С. Берг неправильно именовал задачи, которыми руководился Миклухо-Маклай, «филантропическими» (этот термин применял по отношению к нему и Д. Н. Анучин); великим исследователем руководили не отвлеченные «филантропические» задачи, но широкие гуманистические и принципиально-общественные идеи. Впрочем, тот же Л. С. Берг в другой своей статье, посвященной уже специально Миклухо-Маклаю, более правильно определяет основной смысл деятельности последнего: «В то время как другие географы открывали новые, доселе не известные земли, Миклухо-Маклай стремился прежде всего открыть человека

среди исследовавшихся им первобытных людей, то есть, не затронутых европейской культурой народов». «Мы ценим его, — заканчивал свою характеристику Л. С. Берг, — как великого гуманиста, для которого не было высших и низших рас, как друга и защитника отсталых и угнетаемых народов, как борца за их свободу и право на самоопределение» [32]

. Эта напряженная борьба, в которую весь ушел Миклухо-Маклай, действительно помешала ему так тщательно «отчитаться» в своих экспедициях, как это удалось сделать Пржевальскому; эта же борьба надорвала и физические и нравственные силы ученого, и он слишком быстро угас. По какому-то как будто злобному капризу судьбы в один и тот же год (1888) ушли из жизни оба великих путешественника, оба они скончались преждевременно и в полном расцвете сил: Пржевальский на 50-м году жизни, а Миклухо-Маклаю было всего лишь 40 лет. Миклухо-Маклай, по его собственному признанию, отошел от интересовавших его первоначально «зоологических вопросов» «ради вопросов по этнологии»; его внимание заняли всецело люди, которых застал он «в состоянии первобытного развития, не пережившего еще стадии каменного века» [33]

. Но еще в большей степени его заинтересовали вопросы социальных отношений и социальной справедливости, что и привлекало усиленное внимание к его деятельности таких людей, как Лев Толстой или Тургенев.

Вопрос о сходстве и различии в деятельности обоих ученых разрешается вне проблемы «классики» и «романтики». Оба они классики, ибо их путешествия представляют образцовые и непревзойденные примеры, на которых учились целые поколения исследователей-путешественников; оба они романтики в лучшем смысле этого слова, как, например, понимал его Белинский, если разуметь под этим термином («романтизм») особую настроенность души, способность вносить в свое дело поэтическое начало и одухотворять его безграничным творческим энтузиазмом. И кто же, как не Пржевальский, с такой изумительной силой, с таким волнующим вдохновением раскрыл романтику путешествий по странам, куда редко ступала человеческая нога!

Установленные Л. С. Бергом категории бесполезны для уяснения сущности и смысла научного подвига Миклухо-Маклая, корни его не в романтическом складе характера ученого, а в той общественной среде, к которой он принадлежал. Миклухо-Маклай принадлежит к блестящей плеяде русских ученых, выросших и воспитавшихся в атмосфере идейного движения 1860-х годов; в науку он вступил одновременно с А. О. Ковалевским, И. М. Сеченовым, В. О. Ковалевским, И. И. Мечниковым, К. А. Тимирязевым и другими замечательными представителями русской науки того времени. И. П. Павлов говорил о знаменитой работе Сеченова, что она была «вкладом русского ума» в европейское естествознание. Этому замечанию следует придать расширительный характер: оно в равной степени относится и к обоим Ковалевским и к Миклухо-Маклаю, ибо все они решительно и авторитетно вписывали новые страницы в историю мировой науки. И эти новые страницы были страницами типично русскими, ибо все наши великие ученые этой эпохи — физики, биологи, физиологи, палеонтологи, антропологи — все они испытали могучее воздействие идей Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Герцена. Так создалась русская физиологическая школа Сеченова, русская палеонтологическая наука, возглавляемая В. О. Ковалевским, под могучим воздействием этих идей развивалась и русская этнографическая наука, наиболее ярким представителем которой был Миклухо-Маклай.

Мировая этнография дала нам ряд типов ученых-этнографов: этнографы-миссионеры; этнографы — жестокие и властные колонизаторы; этнографы — бесстрастные наблюдатели, для которых изучаемое племя — только музейный объект и, наконец, этнографы-гуманисты, никогда не забывавшие, что в своих исследованиях они имеют дело прежде всего с человеком, и для которых их этнографическая работа была тесно и органически связана с широкими общественными задачами и служила демократическим идеям. Это представители русской науки и русской традиции, таковы Потанин, Ядринцев, Штернберг и многие другие. Этот ряд имен этнографов-гуманистов, этнографов-друзей изучаемых ими народов возглавляется именем Миклухо-Маклая. В этот ряд имен включается и имя В. К. Арсеньева — типичного и яркого представителя русской этнографической школы.