Жизнь и приключения Мартина Чезлвита

— Телу тоже не помешает подготовка, не так ли, сэр, — сказал Марк, — особенно на таком благодатном болоте, как это.

— Вы считаете это болотом, сэр? — важно осведомился Чоллоп.

— А как же иначе, сэр, — отвечал Марк. — Ничуть в этом не сомневаюсь.

— Мнение вполне европейское, — сказал Чоллоп, — да оно и не удивительно. А что бы сказали ваши миллионы англичан, увидев такое болото в Англии, сэр?

— Сказали бы, что болото самое гнусное, — ответил Марк, — и что они предпочли бы привить себе лихорадку каким-нибудь другим способом.

— Европейское мнение, — заметил Чоллоп с ироническим сожалением, — вполне европейское!

И продолжал сидеть, дымя, как фабричная труба, молча и невозмутимо, точно у себя дома.

Мистер Чоллоп был, разумеется, тоже один из самых замечательных людей в стране; но он и вправду был человек известный. Его друзья в южных и западных штатах обычно называли его «великолепным образчиком нашего отечественного сырья» и очень уважали за преданность разумной свободе. Чтобы с большим успехом ее проповедовать, он всегда носил в кармане два семиствольных револьвера. Кроме прочих побрякушек, он носил также трость со стилетом внутри, которую называл «щекотуньей», и длинный нож, который он, будучи от природы шутником, называл «потрошителем», намекая на то, что этим ножом всякому выпустит кишки, если дойдет до драки. Он не раз применял это оружие с успехом, своевременно отмеченным на столбцах газет, и заслужил общие симпатии тем, что весьма доблестно высадил глаз джентльмену, который стучался к нему в дверь.

Мистер Чоллоп отличался склонностью к перемене мест и в менее передовом обществе, вероятно, считался бы злостным бродягой. Однако он, можно сказать, родился под счастливой звездой, что не всегда бывает с людьми, опередившими свой век, ибо его замечательные достоинства отлично понимали и ценили в тех местах, с которыми связывала его судьба и где он нашел столько родных душ, способных ему сочувствовать. Предпочитая, из-за склонности к щекотанию и потрошению, жить на задворках общества, в более отдаленных городах и поселениях, он вечно переезжал с места на место, везде затевая какое-нибудь новое дело, — обычно газету, которую тут же и продавал, в большинстве случаев завершая сделку вызовом нового редактора на дуэль, а то и просто приканчивал его пулей, ударом ножа или дубинки, прежде чем тот успевал вступить во владение.

В Эдем он приехал для подобной же спекуляции, но передумал и собирался уезжать. Перед незнакомыми людьми он любил выступать в роли защитника свободы, а на деле был убежденный сторонник линчевания и рабства негров и неизменно рекомендовал и в печати и устно «смолу и перья» для всякой непопулярной личности, расходившейся с ним во взглядах. Он называл это «насаждать цивилизацию в диких лесах моей родины».

Не может быть сомнения, что Чоллоп водрузил бы свое знамя и в Эдеме, наказав Марка за его вольные речи (ибо истинная свобода нема, когда не хвастается), если бы в поселке не царило такое крайнее уныние и упадок и если б сам он не собирался уезжать. Он только показал Марку один из своих револьверов и спросил, что он думает об этом оружии.

— Не так давно, сэр, я застрелил из него человека в штате Иллинойс, — заметил при этом Чоллоп.

— Неужели застрелили? — без малейшего волнения сказал Марк. — Что ж, вы поступили… очень свободно и очень независимо.

— Я застрелил его, сэр, — продолжал Чоллоп, — за то, что он утверждал в трехнедельной газете «Спартанский портик», будто бы древние афиняне раньше нас выдумали демократическую программу.

— А что это такое? — спросил Марк.

— Только европейцы этого не знают, — ответил Чоллоп, мирно покуривая трубку, — одни только европейцы. Посвятив некоторое время восстановлению магического круга, Чоллоп возобновил разговор, заметив: — Вы все еще не чувствуете себя в Эдеме как дома?

— Нет, не чувствую, — ответил Марк.

— Вам не хватает налогов вашей родины. Быть может, налогов на дома? — заметил Чоллоп.

— И самих домов, пожалуй, — сказал Марк.

— Здесь нет налогов на окна[110], — заметил Чоллоп.

— Да ведь и окон тоже нет, — сказал, Марк.

— Нет ни решеток, ни тюрем, ни плах, ни дыбы, ни эшафотов, ни пыток, ни позорных столбов! — сказал Чоллоп.

— Ничего, кроме револьверов и ножей, — возразил Марк. — А что это такое? Мелочь, не стоит и разговаривать.

В это время к дому подошел, с трудом волоча ноги, человек, которого они встретили в первый вечер на пристани, и заглянул в дверь.

— Ну, сэр, — спросил Чоллоп, — как вы поживаете? Поселенцу было трудно даже двигаться, и он так и ответил.

— Мы тут поспорили немножко с мистером К^о, — заметил Чоллоп. — Я думаю, не мешало бы его как следует проучить, чтобы не равнял Старый Свет с Новым!

— Да, действительно, — отвечала несчастная тень.

— Я только заметил, сэр, — сказал Марк, обращаясь к этому новому посетителю, — что место, где мы с вами имеем честь жить, кажется мне болотистым. А как ваше мнение?

— Иногда здесь бывает сыровато, по-моему, — отвечал поселенец.

— Но не так сыро, как в Англии? — свирепо глядя на него, спросил Чоллоп.