Читаем Жизнь и приключения Николаса Никльби полностью

Мало-помалу восторги улеглись, и миссис Никльби принялась занимать гостей оплакиваньем утраченного богатства и весьма ярким изображением старого своего деревенского дома, подробно описывая различные комнаты (причем не была забыта маленькая кладовая) и вспоминая, сколько ступенек вело в сад, и куда вам следовало повернуть, выйдя из гостиной, и какие замечательные удобства были в кухне. Эти размышления, естественно, привели ее в прачечную, где она наткнулась на всевозможные аппараты для варки пива, среди которых могла бы проблуждать не меньше часа, если бы одно упоминание об этой утвари не напомнило мгновенно, по ассоциации идей, мистеру Пайку, что ему «ужасно хочется пить».

— Вот что я вам скажу, — заявил мистер Пайк, — если вы пошлете за угол в трактир за кувшином портера пополам с элем, я решительно и определенно выпью его.

И решительно и определенно мистер Пайк его выпил, а мистер Плак помогал ему, в то время как миссис Никльби взирала на них, равно восхищаясь снисходительностью обоих и ловкостью, с какой они управлялись с оловянным кувшином. Для объяснения этого якобы чудесного явления можно здесь отметить, что такие джентльмены, как мистеры Пайк и Плак, живущие своим умом (или, пожалуй, не столько своим умом, сколько отсутствием оного у других), иной раз попадают в весьма затруднительное положение и в такие периоды довольствуются самым простым и неприхотливым угощением.

— Итак, без двадцати минут семь карета будет здесь, — сказал мистер Пайк, вставая. — Еще раз взглянуть, еще разок взглянуть на это прелестное лицо! А, вот оно! Все такое же, не изменилось. (Кстати сказать, это было весьма примечательное обстоятельство, поскольку лица на миниатюрах склонны, как известно, к многочисленным переменам.) О Плак, Плак!

Вместо ответа мистер Плак с большим чувством и жаром поцеловал руку миссис Никльби. Когда мистер Пайк проделал то же самое, оба джентльмена поспешно удалились.

Миссис Никльби имела обыкновение приписывать себе солидную дозу проницательности и тонкости, но никогда еще не была она так довольна своею прозорливостью, как в тот день. Еще накануне вечером она угадала все. Она никогда не видела сэра Мальбери и Кэт вместе — даже имени сэра Мальбери никогда прежде не слыхала, — и, несмотря на это, разве не сказала она себе с самого начала, что видит, как обстоит дело? И какой это был триумф, ибо теперь ни малейших сомнений не оставалось! Если бы это лестное внимание по отношению к ней не являлось достаточным доказательством, то закадычный друг сэр Мальбери, проговорившись, выдал секрет.

— Я совсем влюбилась в этого милого мистера Плака, право же, совсем влюбилась… — сказала миссис Никльби.

Несмотря на такую удачу, оставалась одна серьезная причина для недовольства, именно — не было поблизости никого, с кем бы она могла поделиться. Раза два она почти решила отправиться прямо к мисс Ла-Криви и рассказать ей все. «Нет, не знаю, — подумала миссис Никльби, — она весьма достойная особа, но, боюсь, по положению своему настолько ниже сэра Мальбери, что мы не можем отныне считать ее своей приятельницей. Бедняжка!» Опираясь на это веское соображение, она отказалась от мысли сделать маленькую портретистку своей наперсницей и удовольствовалась тем, что неясно и таинственно намекнула служанке на повышение жалованья, а служанка выслушала эти туманные намеки о грядущем величии благоговейно и почтительно.

Ровно в назначенный час прибыл обещанный экипаж, который оказался не наемной, а собственной двухместной каретой; на запятках стоял лакей, чьи ноги хотя и были несколько велики для его туловища, но сами по себе могли служить моделью в Королевской академии. Радостно было слышать грохот и треск, с какими он захлопнул дверцу, когда миссис Никльби уселась. А так как эта славная леди пребывала в полном неведении, что он приложил к кончику носа позолоченный набалдашник своей палки и весьма непочтительно передавал таким образом над самой ее головой телеграфические знаки кучеру, то она и восседала с большою чопорностью и достоинством, немало гордясь своим положением.

У входа в театр было еще больше грохота и треска, и были здесь также мистеры Пайк и Плак, поджидавшие ее, чтобы проводить в ложу; и были они так учтивы, что мистер Пайк с проклятьями пригрозил «мордобитием» случайно загородившему ей дорогу дряхлому старику с фонарем, к великому ужасу миссис Никльби, которая, заключив, скорее благодаря возбуждению мистера Пайка, чем благодаря предварительному знакомству с этимологией этого слова, что мордобитие и кровопролитие должны означать одно и то же, чрезвычайно обеспокоилась, как бы чего не случилось. Но, к счастью, мистер Пайк ограничился словесным мордобитием, и они добрались до своей ложи без всяких серьезных помех, если не считать желания, выраженного тем же драчливым джентльменом, «прихлопнуть» капельдинера, указавшего по ошибке не тот номер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза