Жизнь и реформы

Были люди, понимавшие, что разрыв связей лишит всех этих преимуществ. Но на уровне обыденного сознания бытовало тем не менее мнение, что «другие живут за счет прибалтов». С этим я столкнулся в Эстонии, где побывал в феврале 1987 года. Тогда я сказал, используя данные межотраслевого баланса:

— На два с половиной миллиарда вы отправляете продукции из своей республики, а получаете… на три.

Первую часть этой фразы слушали с удовлетворением, тем более что для маленькой республики цифры звучали внушительно. А вот окончание привело их в шоковое состояние.

Повторяю, стремясь к получению максимальной свободы, до какого-то момента вопроса о полном разрыве прибалты не ставили. В большей мере их заботило сокращение относительной доли коренного населения. Интеллигенция первой забила тревогу, что по прошествии нескольких десятилетий народ полностью потеряет свою идентичность, государственность. Она считала, и не без оснований, что Союз не позволит переломить тенденцию и осуществить резкие меры по ограничению негативных для коренного населения демографических процессов. К тому же, думаю, был большой расчет на то, что Запад, в особенности Скандинавские страны, примут их в свои объятия.

В августе 1988 года прибалтийские власти, извлекая уроки из опыта предшествующего года, официально разрешили проведение публичных собраний в связи с 49-й годовщиной советско-германского пакта. Состоялись массовые демонстрации, открыто выдвигались националистические лозунги.

Конфликтная ситуация сложилась осенью. 16 ноября Верховный Совет Эстонской ССР принял закон об изменениях в Конституции республики и Декларацию о суверенитете, вступавшие в противоречие с союзной Конституцией. Президиум Верховного Совета СССР вынужден был 18 ноября объявить эти решения, ставившие союзные законы в зависимость от их одобрения республикой, антиконституционными и недействующими.

На том заседании Президиума я старался умерить страсти, но в категорической форме заявил о неприемлемости эстонского решения. Тогда впервые прозвучало слово «кризис»:

— Разумно ли толкать к замкнутости, к обособлению, когда ведущими тенденциями в мире стали интеграция, межгосударственное разделение труда, международная кооперация, создание единого рынка? В Западной Европе идут к тому, от чего некоторые горячие головы у нас хотят отказаться. Это — архаизм, неграмотно и вредно. Если бы мы встали на путь разъединения, это замедлило бы развитие и привело к огромным потерям, отразилось бы и на материальном благосостоянии, и на духовном развитии. Такой подход идет вразрез со всем ходом нашей перестройки, экономической реформой, линией на демократизацию общественной жизни.

В Указ по моему предложению был внесен следующий пункт: «Считать целесообразным в рамках следующего этапа политической реформы разработать на основе конституционных норм систему мер и государственно-правовых механизмов… для обеспечения политических, социально-экономических интересов союзных республик, расширения и защиты их суверенных прав в Союзе ССР». Тогда я полагал, что надо четко держаться намеченного поэтапного плана реформы политической системы.

Конечно, сама проблема была крайне непростой, в чем мы убедились при обсуждении в феврале 1989 года в комиссиях Верховного Совета СССР «Общих принципов перестройки руководства экономикой и социальной сферой в союзных республиках на основе расширения их суверенных прав, самоуправления и финансирования». Дискуссии порой достигали накала.

Документ, подготовленный Советом Министров и одобренный ЦК, был вынесен на обсуждение весной 1989 года. И вызвал очередной взрыв недовольства в Прибалтике. Мы опять не объяснили заранее, что речь идет лишь о первом этапе политической реформы. Общественность трех республик восприняла его как окончательный ответ центра на их требования о самостоятельности, паллиатив, или полуотказ. Запоздалые разъяснения по этому поводу слушали вполуха и всерьез не принимали.

В марте 1989 года публикуются предвыборные тезисы Народного фронта Эстонии с требованиями реализовать решение Верховного Совета республики о суверенитете, существенно изменить отношения собственности, создать новые институты власти на базе народных движений. В тех условиях исключительно важна была позиция партии. Однако она просто не умела работать в условиях демократии. Партийные лидеры, привыкшие заниматься хозяйственными делами, растерялись, когда понадобилось действовать политическими методами.

Партийные органы с самого начала отнеслись к новым движениям с подозрением, хотя там уже было немало коммунистов. В ЦК тоже преобладал взгляд на них как на детище сепаратистов и националистов. Такие элементы во фронтах действительно были, но нельзя было сводить к этому оценку массовых движений. Не удосуживаясь глубоко и серьезно проанализировать новое явление, впадали в панику.